Виктор Квашин - Чтобы помнили

Магазин «Кавказские вина». Зашёл. Любил когда-то. Витрины с подсветками, и чего только нет! «Не то, что в наше время…»

— Дед, долго ты тут зевать будешь? Подвинься! — молодой, самоуверенный, наглый.

Михаил Васильевич молча пошёл к выходу. «Главное — не нервничать».

— Извинись перед стариком! — раздалось за спиной.

— Да задолбали эти ветераны!

Раздался глухой удар. Продавщица взвизгнула. Михаил Васильевич обернулся. Двое крепких мужчин подняли с пола парня с разбитой губой, подтащили к нему.

— Извинись!

— Отпустите его, ребята, он всё равно не поймёт, — сказал Михаил Васильевич.

— Ладно, живи, тварь! — сказал тот, что был повыше. — А вы сейчас в санаторий? Пойдёмте вместе. А то такие, как этот, мстительные.

— Спасибо, я сам. Я медленно хожу.

— А мы не спешим, правда, Егор?

— Откуда вы знаете, что я в санатории?

— А мы тоже там.

— Ну, тогда давайте знакомиться. Гвардии старший сержант Ярцев Михаил Васильевич. Второй Украинский, затем Первый Белорусский фронты.

— Лейтенант Виктор Самойлов. Кандагар, — в тон ветерану ответил высокий.

— Рядовой Кравченко, — Егор протянул левую руку.

Только сейчас Михаил Васильевич заметил, что правая рука Егора в перчатке и выглядит неестественно — протез.

— А вы с какой войны? — спросил Егора Михаил Васильевич.

— Все мы оттуда.

— И сколько вас «всех»?

— Четверо, — ответил Виктор. — Михаил Васильевич, присоединяйтесь к нашей компании. Мы тут местечко разведали в лесу. Посидим вечером по-походному у костра, шашлык будет.

Было в этих мужчинах нечто располагающее, и он согласился, тем более что сосед по комнате уже надоел своим нытьём о плохой жизни.

Виктор зашёл за Михаилом Васильевичем после ужина.

За территорией санатория в изгибе распадка уже горел костёр, на обломке фанеры был накрыт импровизированный стол.

Поздоровались.

— Ваше место, Михаил Васильевич, — указал Виктор на единственный стул, видимо, специально принесённый. — Присаживайтесь.

Михаилу Васильевичу хотелось быть равным среди равных.

— Что ж вы меня совсем старым-немощным считаете? Я как все.

— Мы не возраст уважаем, а заслуги, — сказал коренастый Серега.

— Откуда тебе знать о моих заслугах?

— Мы ваши орденские планки видели, у вас на пиджаке. Только боевых орденов пять. Мы все вместе не дотягиваем.

— Этот аргумент принимаю, — согласился Михаил Васильевич и уселся.

— Шашлык готов, — прокричал от костра чернявый Казбек. — Наливай, командир!

— Позвольте узнать, по какому поводу праздник? — спросил Михаил Васильевич.

— Мы не празднуем, мы отмечаем, — ответил Егор.

— Годовщину гибели роты, — добавил Виктор, — от которой мы четверо только и остались. А соответственно, и наш общий день рожденья.

Виктор налил стопку в центре стола, прикрыл хлебом, затем стал разливать остальным. Михаил Васильевич прикрыл свою стопку ладонью.

— Я свою бочку выпил… а впрочем, по такому поводу налей глоток. Один раз живём. И другу моему, не возражаете?

Виктор молча налил две стопки. Михаил Васильевич положил на одну кусочек хлеба.

Помолчали.

— Вечная память, — не выдержал Михаил Васильевич и выпил.

Четверо друзей выпили молча.

Спирт ожёг нутро, расслабил нервы. Шашлык был превосходный. Послышались шутки. Михаилу Васильевичу стало хорошо, как давно уже не было. Он был среди своих.

— Отец, расскажи, как орден «Славы» добыл, — попросил Казбек.

Михаил Васильевич вдруг стал серьёзным, помолчал в раздумье.

— Нет, ребята, про «Славу» в другой раз. Давайте я вам про свой первый бой расскажу. В тему будет.

На фронт я попал в начале сорок второго, и сразу в гвардейский полк. Учили нас, молодых, прямо на марше, во время привалов и днёвок. Ну, пока учили, казалось, всё понятно…

На передний край прибыли в конце февраля. Деревня там была Коркачёво, и речка, как сейчас помню, Порусья называлась. Задача: реку форсировать, захватить плацдарм.

Речку перескочили, сходу немца из первых траншей выбили. И всё. У них эшелонированная оборона, доты, дзоты, блиндажи, вся местность пристреляна. Мы на голом месте, и снег выше колена. Простреливают наши позиции насквозь — головы не поднять. Потери большие. Короче, завязли мы.

Был там овраг пологий. По нему и снабжение, и пополнение ночами получали, в него и раненых стаскивали. Потом немцы с двух сторон поджали, потеснили, овражек этот простреливать стали. Совсем плохо стало, связь и снабжение с «большой землёй» только ночами, под обстрелом. Этот овраг «дорогой смерти» у нас прозвали. А приказ: плацдарм держать! Мы и держали, на два фронта, почти в окружении.

Наш ротный решил ночную вылазку организовать, чтоб немцев от оврага отбросить. Удачно вышло: подползли по снегу — и в рукопашную, молча. Ошеломили. Выбили. И уже бой почти закончился, я очередь автоматную «словил» — три пули: в грудь, в правую руку и правую ногу.

Очнулся утром в овраге. Осмотрелся, как мог — вокруг меня целый госпиталь, только без медперсонала. Раненые все тяжёлые, кто стонет, кто без сознания. У меня тоже сил нет шевелиться. Ну, стало мне ясно, что до темноты нас отсюда не вытащат. Мороз крепчает. Чувствую, замерзаю. Да ещё сосед в бреду без перерыва: «Укрой, замёрзну! Укрой, замёрзну!» В общем, деморализовал он меня. Понимаю, что не дожить мне до вечера, ноги уже перестал чувствовать. Слышу, сосед затих. Глянул на него — мёртвый, и слеза на скуле замёрзла. Жалко себя стало…

Через какое-то время движение в овраге заметил: ползёт солдат, за собой на верёвке мешок подтягивает. Я давай ему кричать, а губы не слушаются, и вместо голоса хрип только. Кое-как здоровую руку поднял и держу. Подполз он ко мне. Оказалось, земляк мой из минометного взвода, Колька Рогачёв, призывались вместе.

Он мне первым делом глоток спирта дал и сухарь большой. Потом с соседа мёртвого шинель снял, укутал меня и снегом привалил. «Лежи, — говорит, — я роту покормлю, на обратном пути тебя вытащу».

Мне, вроде, и вправду теплей стало, заснул, наверно. Очнулся уже в госпитале, через сутки. Спрашиваю: «Меня Рогачёв вынес?» «Нет, — говорят, — санитары ночью вытащили». Потом узнал, не мог Колька меня забрать, убило его в тот день.

Михаил Васильевич замолчал.

— Это ему? — показал на стопку Виктор.

— Ему. А от нашей роты тогда осталось одиннадцать человек. И на меня домой похоронка пришла. Это я уже после войны узнал. А тогда четыре месяца по госпиталям, потом в другую часть попал. Ещё дважды ранен был. Войну в Кёнигсберге окончил. А если б не Колька…

Домой Михаил Васильевич возвращался поездом, через Старую Руссу. До Коркачёво добрался двумя автобусами с пересадкой в районном посёлке. Деревня не сильно изменилась, разве что появился ряд двухквартирных домов советского периода, да пара коттеджей последних лет. Зашёл в магазин, купил бутылку водки.