Виктор Квашин - Чтобы помнили

— Скажите, здесь во время войны бои были…

— Да, да, говорят, много наших погибло. Памятник на бугре за речкой. Раньше на девятое мая там митинг устраивали, всем селом ходили.

— А где?

— По мосту перейдёте, он недалеко, у дороги. Снегом, наверно завалило.

С моста хорошо было видно и реку, занесённую снегом, и овраг. Михаил Васильевич попытался отыскать взглядом место, где лежал раненый. «Наверно, вон там..»

Памятник — бетонная пирамидка с жестяной звёздочкой — стоял на возвышенности метрах в пятнадцати от дороги. Эти метры дались Михаилу Васильевичу с трудом. Снег выше колена «как тогда». «Дойду, всё равно дойду, раз уж приехал. Там Колька, надо повидаться. Другого раза, может, и не будет уже».

Вокруг обелиска, выкрашенного серебрином, по всему периметру плиты с надписями. Расчистил снег.

«Авакян А. В. гв. сержант, Аверьянов…, Аверченко, Абакумов…»

— Сколько же вас здесь, ребята!

Расчистил другую плиту: «Иванов, Иванов, Иванов, Искандеров…»

— Где же ты, Коля? Вот он.

«Рогачев Н. И. гв. рядовой».

— Здравствуй, Коля!

Сердце кольнуло и заныло противно. Михаил Васильевич опустился на плиту.

— Прости, Коля, что не приходил. Всё дела да заботы земные. Всё казалось, что жизнь впереди… Вот, добрался, наконец.

Он откупорил водку, поставил на плиту три пластиковых стаканчика.

— Это вам всем, ребята. А это тебе лично, Коля. Спасибо тебе за жизнь мою. Троих детей вырастил, и внуков народилось семеро, и уже правнуков двое. Так что не зря ты тогда постарался.

Михаил Иванович выпил. Посидел ещё молча. Потом глубоко вдохнул морозный воздух, поднялся, обошёл памятник, очищая все плиты. И всё читал, читал фамилии, и перед глазами стоял тот бой во всех подробностях.

Последняя плита. «Яворский, Яковец, Яковлев, Якушин… Ярцев М. В. гв. рядовой…»

Михаил Васильевич не сразу сообразил, проскочил дальше по списку. Задело что-то знакомое, перечитал.

— Да это же я!

Он постоял над своей фамилией, затем вернулся к Коле, налил себе ещё.

— Так вот что выходит, дорогой ты мой Коля! Оказывается всю жизнь я здесь за тебя жил, старался память твою не опорочить, а ты там — за меня, тоже за двоих. Как в том бою — на два фронта. Ну, держись, Колёк, недолго осталось, скоро вместе повоюем!

— Дедуля, расскажи, как ты Германию освобождал. Мне к Дню Победы рассказ написать нужно.

— Я тебе, внучка, уже говорил, что в Германии я не был.

— А что ты освобождал?

— Ничего я не освобождал.

— Ну, ты же рассказывал, дедуля! Ты же где-то там воевал, в Венгрии, что ли.

— В Румынии.

— Расскажи, как Румынию освобождали, как вас там встречали.

— Мы их не освобождали, а завоевывали. Они с Германией заодно были. Нечего об этом писать.

— Я же на филолога учусь, дедуля, может, я писателем стану. Задание такое. Мне зачёт не поставят.

— Если хочешь стать писателем, никогда не пиши о том, чего не знаешь.

— Вот ты мне расскажешь, я и узнаю. Нам фильм показывали, хронику, как советские войска встречали цветами. Расскажи, дедуля!

— Кого как, иной раз и цветами встречали. А вообще, чего им радоваться-то было?

— Освобождению от фашистского ига.

— Ты больше фильмов смотри, ещё не то увидишь. Они с немцами против нас воевали. Правда, вояки из румын никакие, мы их сотнями в плен брали. Ну, и перебили изрядно. Радовались те, кому при немцах плохо было, а кому хорошо было, те по норам сидели. Теперь-то видно, что таких гораздо больше было. Я на всю жизнь их гостеприимство запомнил.

Прорвали мы оборону. Там немецкие части вперемешку с румынскими были. Немцы крепко оборонялись, румыны слабее. Перемешалось всё. Их части у нас в тылу остались, наши к ним в тыл продвинулись — неразбериха. Наш полк продвигался вперёд побатальонно.

Как-то так получилось, идём мы и идём, сбиваем заслоны небольшие, в общем, легко движемся. По пути человек сорок в плен взяли. Вышли к деревне, стали в стороне, в леске. А вечер уже. Разведка донесла: противника в населенном пункте нет, местные жители — только женщины, хорошо встретили, вином угощали, кормили, в гости приглашали. Комбат приказывает батарею к церкви поставить, на возвышенности, командный пункт в деревню перенести. В общем, весь батальон туда перебрался, только с десяток бойцов под командой помначштаба оставили в лесу пленных охранять. И меня угораздило.

Вот ночь настала. Из деревни смех слышно — веселятся наши. А мы пленных в кучу сбили поплотнее, часовых выставили, охраняем посменно. Сухари жуём. Обидно. Дружок мой, Сашка, говорит:

— Давай, я смотаюсь, хоть пожрать принесу. Может, и выпить достану. Темно, ПНШ не заметит.

Ну, пошёл он. Я жду, жду, а его всё нет. Ну, думаю, выпил, наверно, Сашка, и забыл про меня. И как я его выгораживать буду, когда ПНШ узнает, что он пост покинул?

Среди ночи в деревне выстрелы, крики. Но нечастые, а как-то беспорядочно, отрывисто. Помначштаба велел круговую оборону занять, утра ждать. А темень — глаз выколи, да ещё дождик начался. Потом два бойца к нам пробрались, говорят, нападение было, но кто, что — непонятно. А утром всё выяснилось. Ловушка это была. Женщины в гости звали, а по подвалам и на чердаках немцы затаились. А ночью, как наши спать легли, они и напали. Почти всех порешили, мало кому спастись удалось.

— Ой, дедуля, страшно как! А что же с этими женщинами? Их арестовали?

— Нашли бы — убили. Кто бы их арестовывал за такие дела? Не было там к утру никого. Все ушли, и немцы, и местные. Спалили мы эту деревню, всю, до последнего сарая.

— А как же они потом жить будут?..

— А не надо им жить! Не надо им жить… Сашку они зарезали. Лучший мой друг был, мы с ним бок обок от самого Смоленска…

Вот так нас встречали, внучка. Только ты это не пиши, ненужно. Хочешь зачёт получить, напиши, что цветы на танки бросали, хлебом-солью встречали и всё такое. Скажи, дед фронтовик рассказывал.

В бывшей столовой коопзверопромхоза, а ныне кафе-баре «Маргарита» играли свадьбу.

Народу собралось много. Ещё бы, нечасто женятся бывшие супруги, которые год назад на глазах у всего посёлка официально развелись, а теперь снова оформляют брак, да ещё и свадьбу закатили.

На правах старшего слово взял Леонид Павлович Мельников. Он поднялся, позвякивая медалями, постучал вилкой о тарелку, требуя тишины.

— Дорогие брачующиеся! Вот послушайте, что я вам скажу. В феврале сорок третьего заняли мы позиции в лесу. А нужно сказать, почва там болотистая, и хоть и зима была, а под снегом болотина не промёрзшая…

— Ну, завёл дед песню, теперь на полчаса, — громко прошептал кто-то из гостей.

— А наши стодвадцатимиллиметровые миномёты в болото не поставишь, — невозмутимо продолжал Леонид Павлович. — Однако смекалка русского солдата всегда выручала. Придумали мы ставить плиту миномёта на корневище дерева, а для горизонтальности настил из сучьев делали. Так и выставили батарею, к бою изготовили, а как приказ поступил, стали стрелять со своих закрытых позиций.