Анастасия Попова - В огнях майдана

— Тётя, — словно молитва призвал меня очнуться тоненький голосок, — наша мама умерла?

— Нет мой хороший — я не знала что ответить, силуэт на багровом асфальте не подавал признаков жизни. Но как сказать это им, мысли путались в голове. — Она просто спит, мы сейчас ей поможем.

— А вы нас не обманываете? — Вдруг заговорил мальчик, крепко зажимавший тоненькой ручкой рассечённую бровь.

— Нет, конечно. — Его вопрос смутил меня, окропив растерянностью этот казавшийся не имеющий выхода хаос.

— Тётя, — голова старшего вырываясь из моих рук, поднялась вверх и наши глаза встретились — а за что дяди побили нашу маму?

— Я не знаю, — я растерялась в первый раз в жизни не зная что ответить на вопрос такого маленького человечка, я действительно не знала ответа, подсознательно понимая лишь одно, но единственное что осознавала я в от момент само собой вырвалось наружу… — здесь на нельзя оставаться. — Ухватив малышей в охапку, словно одержимая я бросилась к первому мало освещённому переулку. — Стойте здесь, я сейчас приведу вашу маму. Всё будет хорошо, я не брошу вас тут.

Было страшно, неповторимо страшно… этот страх не сравнить ни с прыжком с самолета, когда перед тобой открыта дверь, до земли несколько тысяч метров и ты шагаешь в облака, зная что за плечами у тебя спасительный парус, который раскроется как только ты дёрнешь за кольцо. Но здесь нет волшебного кольца, нет и паруса за плечами, бодрящей поддержки инструктора, а только две пары глаз смотрящие в спину и ответственность за тех, кого почти не знаешь. На первый взгляд женщина не подавала признаков жизни, неестественная поза в которой она застыла на чёрно — багровом ноябрьском асфальте приводила в ужас. Из многочисленных ран ещё слабо сочилась кровь. Но кровь не сочится у мёртвых, сердце не гоняет её по артериям, венам и капиллярам, это означает лишь, что в этом обездвиженном истерзанным физическими муками телом ещё теплится слабая жизнь. Бесчувствие с которым мимо проходили люди убивало, ни один из искоса глазевших зевак и не подумал приблизится к несчастной, одно стояли поодаль, другие молчаливо проходили мимо. Прохожие шарахались, переходя на другую сторону дороги словно увидев чумную, заражённую чёрной оспой бушевавшей в восемнадцатом столетии, никто не хотел даже приближаться к ней. Кто-то проходил молча, в беспомощной скорби опуская глаза, другие шипели себе под нос непонятные слова и проклятья. То и дело со всех сторон доносились обидные слова.

— Кацапка… Москалька… Рюцька…

Помощи ждать было не откуда. Я помню лишь как подцепила её под мышку, и от куда только у меня взялись на это силы, и словно безумная понеслась к тёмному проулку, который сможет скрыть нас от чужих коварных глас, где нас уже ждали, где в нас верили возлагая отнюдь не детские надежды. Я бежала, от ужаса закрыв глаза, заставляя себя забыть эти взгляды, желая заткнуть уши, но зловещий шёпот за спиной лишь усиливался заставляя бежать ещё быстрее, а картины минувшего кошмара непроизвольно всплывали в памяти и от них было уже не убежать, не сейчас и не сегодня. На середине пути она очнулась, словно ото сна, истомно простонав, о как же тогда хотела очнуться я, сбросив оковы ужасного кошмара, потянувшись в тёплой ароматной постели закутаться в мягкий плед, наслаждаясь утренней ленью, которая так необходима для окончательного пробуждения. Но происходящее не было сном, и просто проснуться уже не получится. Во всём что происходит с человеком виноват лишь он сам, а жизнь это лишь череда событий позволяющих сделать выбор или лишающих этой возможности, а я его уже сделала, вернее ни могла не сделать, у меня его просто не было. Она помогала, вяло перебирая ногами, и они помогали мне, в тени разбитого фонаря искрились от слёз радости и надежды две пары детских глаз. Мы достигли цели, сумрак скрыл нас под своим одеялом как рас во время.

Мимо нас проходила очередная волна, подпитываемая ручейками с проулков и соседних улиц. Из потока, бушующего беспорядочными криками, возгласами, песнями, тараном сметающего всех и всё на своём пути бесшумно вырвался старик, к общему ужасу направился под тень разбитого фонаря укрывшую нас.

— Русская? — Спросил он без акцента, приблизившись. Я лишь кивнула в ответ, перегородив дорогу к несчастной и её детям. — Я помогу вам. — Обойдя меня, он протянул к женщине трясущиеся от старости руки силясь поднять её.

— Тут дети — робко шепнула я ему на ухо, махнув рукой в сторону одиноко стоящего потухшего фонаря, под сумрак которого сама укрыла их, едва заметив силуэт направляющийся в нашу сторону.

Я боялась, что нас кто-то может услышать или увидеть, но толпе рекой растекающейся по улице не было до нас дела. Она лишь монотонно зондировала доносящиеся со всех сторон возгласы: «Слава Украине!», «Украина це Европа!», «Вставай Украина, шоб защитить свою волю, свои права, своих детей!», «Нас так просто не здолати!», «Не бывати на Украине Маскольской власти!». Маргенальное течение стало мейнстримом, неонацизм спящий со времён второй мировой войны забушевал с новой силой, вырвавшись на улицы. Но тогда на первых «Мирных» демонстрациях ещё не было понятно, что это и есть начало конца, свободы, праву, миру.

— Отнесём её туда — старик махнул рукой под тень фонаря, которая скрывала детей — а как сможет идти, проводим домой. За ленту избили?

— Какую ленту? — Его вопрос окончательно сбил меня с толку. — Не знаю, всё слишком быстро произошло.

— Она там осталась — старик махнул головой в сторону покинутого нами поля боя, если его можно было так назвать, я выглянула из-за спасительного угла, не замеченная мной горстка пепла оставленная на растерзание толпы, сразу бросилась в глаза. Но толпа не растоптала её, не унесла за собой на своих ногах, потоком сметая всё на своём пути, она не тронула её, словно эту едва заметную горстку, из которой героически выглядывал бессмертный символ победы, защищала какая — то незримая сила. В глазах потемнело, ноги подкосились, только тогда я всё поняла. Забыв про страх я скрылась тьме, в которой было гораздо безопаснее чем в свете предательских фонарей.

— За что они так… — я всё понимала, но не могла признаться самой себе. С самого детства каждый год мама прикрепляла мне на грудь такую же ленту, а я словно орден за хорошее поведение с гордостью носила её весь май, осознавая, что эту честь нужно ещё заслужить. Смотря на эту горстку пепла, там за углом, я вспоминала как в детстве весь год усердно училась, старалась угодить, слушалась во всём без пререканий воюя сама с собой, шальным и далеко не идеальным ребёнком. Лишь для того чтобы на параде, в очередном городе в который занесёт нас судьба и отцовский военный долг блеснуть лентой и с неудержимым детским любопытством поглазеть на тех, кто прошел военные тяготы и выжил. Подслушать их разговоры и воспоминания, подарить цветы и просто постоять рядом прикоснувшись к великому совершённому из увядающими словно цветы поздней осенью морщинистыми руками. Но произнести это я не решилась, наши взгляды встретились и только тогда я поняла, в душе он согласен со мной. В таких вещах слова не нужны. Не важно о чём ты думаешь, каких принципов придерживаешься, всё это лишь слова вылетевшие в пространство, в таких ситуациях важны лишь твои дела, действия, поступки, а если они не соответствуют твоим мыслям, тогда грош им цена.