Анастасия Попова - В огнях майдана

— Ты права, мама… Спасибо, я обязательно найду её. — Теплые губы скользнули по морщинистому лицу а руки опустились на плечи. Он хотел постоять так еще немного, слишком сильно он скучал по ней, там в дали от родного дома, но она ему не позволила.

— Поторопись, сынок на улицах сейчас не безопасно тем более русской девушке. Кто знает в чьи руки она может попасть.

Эти слова ударили его словно молния в буре грозовых раскатов. В голове стали прокручиваться картины грядущей встречи. Где он найдёт её и с чего начать. Может она сидит на лавочке во дворе и преданно ждёт когда он спустится за ней, либо уже в руках у бандитов и лишь молится о спасении, или ей уже не помочь и она где-то там бездыханно красива, но уже без души.

Ужасные мысли сменяли друг друга заставляя перескакивать ступеньки уже по три, приоткрытая дверь за его спиной распахнулась, в след по лестнице сотрясая воздух его догоняли проклятия брата, пока дверь подъезда не оставила их позади.

— Ты идиот! — Кричал он так громко, что казалась весь дом гудит вместе с ним, стучать в каждую дверь, рикошетом катясь по ступенькам, догоняя беглеца желая ранить как можно глубже и больнее. — Если ты сейчас уйдешь, то можешь уже не возвращаться… никогда… ты меня понял… — Гнев и ярость душили, мешая говорить и все больше впрыскивать яд в кровоточащую рану брата.

Но Коля не слушал, он уже не шёл, а летел, орлиным взором осматривая каждый закуток, где только могла бы укрыться она от чужих взоров и погрузившись в своё горе и размышления мирно ждать его. Но она испарилась словно дымка. Казалось это был дивный сон, который поманив, исчез без следа. Но он знал, что это не сон и не сдавался, он не мог сдаться, он был за неё в ответе.

На улице становилось всё холоднее, ноябрь давал о себе знать. Солнце, кинув прощальный поцелуй скрылось за городским горизонтом и уже не выглядывало из за крыш домов, то появляясь то исчезая. Наступали сумерки стремительно и беспощадно. В свои права вступала великая ночь, но великая не только своим холодом и хаосом, а ледяным ветром перемен и кровопролитий.

Именно в эту ночь молодой журналист Мустафа Найем, ведомый финансовой выгодой и как тогда казалось благими намерениями пустил клич по сетям всемирной паутины вытащив первый камень из фундамента собственной страны созвал друзей, близких и подписчиков на первый майдан. И хотя собравшихся поначалу было не так много, а всё происходящее казалось лишь ребячеством. Заинтересованным удалось сделать из этой ночи настоящее политическое светопреставление, тем более раз народ сам тёк к ним в руки, а толпе, как известно уже не свойственно думать и ей легче управлять.

3 3 Мустафа Найем — украинский политик и журналист. Народный депутат Украины VIII созыва, член Политического совета партии Дем Альянс. В 2006—2014 годах — корреспондент и автор журналистских расследований интернет-издания «Украинская Правда», в 2013 — один из инициаторов создания интернет-телеканала «Громадське телебачення». В ноябре 2013 года одним из первых призвал украинцев выйти на Майдан Незалежности, что дало старт Евромайдану. С 2007 по 2011 год был редактором-спецкорреспондентом программ «Свобода Савика Шустера» и «Шустер live», а также ведущим и автором программ «Чёрное и белое» и «After live». С 2011 по 2013 год вёл ежедневную программу «Сегодня. О главном» на канале «TBi». Задолго до Евромайдана готовил информационную почву для политических противостояний. После успешной операции вошёл в блог Петра Порошенко вместе с Сергеем Лущенко и Светланой Залипущ — коллегами по перу.

Когда ругаются люди, поливая друг друга грязью, разбивая в кровь лица, нанося физические и душевные увечья это личная трагедия, но когда за мясистый кусок бюджета дерутся политические львы, с виду больше похожие на бильярдные шарики на столе более весомых игроков, тогда хороши все средства. Формирование общественного мнения новое оружие XXI века и это оружие — простые люди и те, за кем они пойдут. Оранжевые революции и Майданы всего лишь фигуры на чёрно-белом фоне большой информационной войны.

Марина не была, ни оружием в руках бильярдных шаров, ни ворсинкой бархата на бильярдном столе, она была чем — то отчуждённым, серой тенью, бликом на кирпичной стене от уходящего солнца, уходящего на веки, так как уже завтра это будет совсем другой мир. Пять миллиардов Виктории Нулланд были потрачены не зря, новая прослойка, воспитанная по новым принципам восстала и заверещала на своём языке но чужие мысли. А тем временем ужасы первых сумерек начинали разгораться словно смертоносные искры будущего пожара.

Фашисты, решив что с их жертвы довольно побрели вдоль по улице сливаясь с толпой. И только тогда Марина решилась встать со своего места, словно шок, окутавший её тело железными цепями страха бесшумно свалился на землю освободив и тело и душу. Озираясь, словно мышь в кошачьем питомнике, мелкими перебежками она перебралась на противоположную сторону улицы к бесчувственно лежащему окровавленному телу. Подкравшись по ближе в женщине в ту же минуту она узнала незнакомку из поезд. Оглядевшись по сторонам Марина тут же увидела две пары испуганных мокрых от слёз и круглых от увиденного кошмара глаз. Два маленьких еле живых от ужаса комочка трёх и пяти лет в сторонке жались друг к другу не решаясь подойти к телу окровавленной матери. Младший стоял в полу развороте не решаясь оторвать головы от груди старшего, тот что побольше размазав застывшую кровь по лицу мужественно сжимал его поникшие узкие плечики крошечными мужскими ручками смешавшими на себе дорожную пыль, слёзы и кровь. Мальчик трех лет стоял боком в неестественной позе, руки старшего брата и умолкающие крики позволили ему немного обмякнуть и расслабиться, он отпрянул от брата, развернув голову к матери. Маленькие пальчики неуклюже зажимали рассечённую бровь. Видимо в этой неравной схватке досталось и им. Но эти глаза не были мокры от слёз как у брата, в них был лишь страх и неописуемая ненависть, на которую только может быть способен ребёнок, которой он провожал растворяющуюся в дали толпу в которую никем не замеченные влились нелюди сделавшие такое с его матерью. Они до последнего пытались защитить её, но то и дело верзила с шарфом на лице отшвыривал их словно щенков.

В этих маленьких глазках больше не было беспечности, они повзрослели. Нет, они не стали не больше, не казались выше ростом, но белая прядь на чёлке старшего говорила сама за себя. В них было больше мужского, непоколебимого мужества и несломленного детского упорства, не смотря ни на возраст ни на обстоятельства в которых они оказались. Не решаясь приблизится к окровавленному телу я кинулась к ним горячо прижимая малышей к себе. Теперь они перестали казаться мне такими большими, а из физическая хрупкость в противовес глубины глаз и проявленного героизма в самоотверженной неравной битве ни могла не вызвать поток немых слёз. В их объятьях я была слабее и казалось не я, а они утешают меня.