Виктор Квашин - Последняя крепость империи

Затем тысячник давал задание на отработку определённых боевых приёмов. Это могли быть различные манёвры на лошадях или встречный бой с применением деревянных заменителей оружия. Иногда он вдруг устраивал соревнования по борьбе на выявление сильнейших воинов в каждом десятке, или приказывал оттачивать стрельбу из лука на скаку… Удовлетворившись учениями, Добун-Мэргэн покидал военный лагерь, наказав продолжать учёбу до темноты.

Два чжурчжэньских десятка обычно тренировались вместе или «воевали» один против другого. Командир Восьмого десятка, высокий худой чжурчжэнь с длинной шеей, высоким дребезжащим голосом и соответствующим именем — Гусь, был настроен дружелюбно. Иногда вечерами у огня они с Сиантоли болтали о пустяках, не затрагивая болезненных тем прошлого, семьи и межгосударственных отношений.

Несмотря на ежедневную физическую усталость, обитатели военного лагеря были веселы и активны. Кормили всех сытно, но многим мясная пища была непривычна. Особенно страдали без риса ханьцы. Поначалу, ещё на марше у многих даже случалось расстройство животов, и над ними вдоволь потешались монголы — в степи далеко видать, кто чем занимается. У чжурчжэней в домах всегда было мясо или рыба, но и им тоже не хватало привычной пшённой каши и овощей.

Но больше всего страдали молодые воины от отсутствия женщин. В тангутском Урахае с этим было проще. А тут — просто никак! Монгольские женщины вообще славились среди других народов своей преданностью и целомудрием. А здесь к тому же каждая женщина была родственницей монгольского воина, а то и нескольких. Такой лишь намекнуть — означало лишиться жизни. И молодежь начинала мечтать о войне, чтобы ворваться в богатый южный город, и там…

Наступило лето. Большинство монгольских семей откочевало со стадами коров, овец, коз и лошадиными табунами в степные угодья. Прыть монгольских начальников и даже самого тысячника в отношении учёбы поубавилась. «Чужеземное» войско практически отдыхало под знойным действительно вечно синим небом, отъедаясь опостылевшей бараниной и вонючей козлятиной и козьим же или овечьим творогом.

Нежданно пригнали большую партию пополнения из иноземцев, в основном это были чжурчжэньские крестьяне, бежавшие от беспросветного труда. Тысячник осмотрел свирепым взглядом пёструю разношерстную толпу и вдруг выкликнул Сиантоли.

— Назначаю сотником. Отбери своих земляков, переодень, приведи в порядок, назначь десятников. Утром посмотрю.

Ничего себе — утром! Всю ночь Сиантоли тасовал вновь прибывших, выяснял их воинские умения и способности. Конечно, приказал срочно накормить хоть чем, лишь бы приободрить. Некоторые выглядели сильно утомлёнными и даже истощенными. Оказалось, что настоящий военный опыт из всех пятидесяти семи чжурчжэньских беглецов имели всего трое. Их сразу поставил десятниками. Остальных командиров десятков назначил из своих бойцов — а кого ещё? Теперь в новой чжурчжэньской по национальному составу сотне Первым стал пополненный бывший десяток Сиантоли под командованием слегка возгордившегося Стрелы, Вторым — переименованный Восьмой с тем же десятником Гусем, ещё четыре новых десятка возглавили Неспеши, Рыбачок, Брат Большой и Хохотун. В Седьмой десяток Сиантоли назначил сперва Гончара, но тот упросил освободить его от командирской участи. Котёл тоже наотрез отказался командовать. Пришлось попросить человека с опытом во Втором десятке. Ставить командиром Брата Младшего у Сиантоли сердце не лежало, а Кафтаны сами ничего не умели. Но сейчас не было времени на размышления, до командирского смотра оставалось немного. Гончара Сиантоли попросил быть его слугой, тот согласился, и кажется был польщён. Теперь новые десятники принялись за обмундирование и приведение в надлежащий вид подчинённых.

К прибытию тысячника чжурчжэньский джагун 33 33 Джагун — сотня по-монгольски. стоял в шеренгу, разделённый по десяткам с командирами впереди и выглядел вполне прилично. Мрачный Добун-Мэргэн трижды проехал вдоль строя, рассматривая из-под нависших, будто опухших век новую часть своего войска. Наконец, он выпрямился в седле.

— Забудьте откуда вы родом, теперь вы — воины Великого хана всех монголов. Ясу — выучить всем! Командиры, нарушителей наказывать жестоко! Теперь — учиться. От восхода до заката! Командуй, сотник!

Сиантоли так и не смог понять, почему из двух чжурчжэней-десятников Добун-Мэргэн выбрал сотником именно его. В новой сотне получилось пока семь десятков. «Семь — счастливое число, — подумал Сиантоли, — в третий раз семёрка! Не знак ли это, что скоро домой?»

Началась служба в новой должности. Приходилось почти непрерывно тренировать сотню в разных упражнениях: слаженные скачки, манёвры, отработка атак и отходов, стрельбы из лука с разных положений, владение холодным оружием верхом и в пешем строю, взаимодействие десятков и многое другое — военная наука сложная штука. Почему-то труднее всего чжурчжэням давалось метание аркана. Монголы с арканом вырастают, чжурчжэни в основном оседлы, а лошадей пасут у них рабы или нанятые пастухи, и те обходятся без арканов.

Не получалось у чжурчжэней и сжиться со своими лошадьми, как это было у монголов, которые будто срастались со своим конём. Монгол доверял своей лошади как себе и лошадь доверяла ему свою жизнь. Монголы никогда не привязывали своих лошадей, а те никогда не покидали своих неласковых хозяев. Чжурчжэни тоже были отличными наездниками, но из-за своей оседлой жизни подобные отношения с лошадьми уже давно утратили. Приходилось рассёдланных лошадей привязывать или удерживать иными способами, а в боевой или походной обстановке понукать пятками или плетью.

Кроме обучения бою, нужно было отлаживать отношения между подчинёнными — в большинстве своём молодыми, горячими и ушибленными жизнью людьми.

Жизнь изменилась в один день: тысячник торжественно, под знаменем объявил всему составу лагеря указ Чингисхана: готовиться к войне!

С кем предстоит воевать, никто не знал. Разговоры на эту тему строго пресекались. Сиантоли как командир тоже запрещал измышления о вероятном противнике. Но его самого этот вопрос безусловно занимал очень сильно. Он придумывал для себя успокоительные отговорки, что воевать монголы будут на западных своих рубежах. Но по здравому рассуждению выходило, что Чингисхан окрысился на его родину.

В короткий срок, слишком быстрый по мнению Сиантоли, вновь собрались все монгольские сотни. Лагерь вырос в несколько раз. Тренировки проходили теперь и ночами. Отяжелевшие в своих герах с заботливыми жёнами монголы с радостью вернулись к привычному делу. Они с удовольствием выполняли манёвры, с воплями кидаясь в атаки сотня на сотню или стреляли по мишеням на полном скаку. С наступлением морозов учения стали производиться всем минганом вместе с обозами и другими тыловыми частями по нескольку дней и ночей подряд.