Александр Красницкий - Под русским знаменем

Двести превосходных верблюдов с имуществом, крупой, мукой и всякого рода оружием достались победителям. Самым драгоценным в этой добыче были верблюды. Благодаря им обеспечивалось спокойное передвижение всего отряда в оставшейся части пути. Скобелев получил семь ран пиками и шашками и, истощённый потерей крови, не мог держаться на коне. Колонна его осталась у Итыбая, куда через день к ней прибыл сам начальник отряда, поздравивший скобелевцев с первой победой...

Из Итыбая колонне пришлось возвратиться, но не к Байчагиру, а к колодцам Алан, где собрался весь Мангышлакский отряд, которому генерал Верёвкин прислал приказание идти не на более близкий Куня-Ургенч, а в обход Барса-Кильмас к Кунграду. 14 мая Мангышлакский отряд Ломакина соединился у канала Карабайли близ Кунграда с Оренбургским отрядом Верёвкина. Труднейшая часть похода была завершена; теперь оставалось идти на Хиву.

авказцы поразили всех в Оренбургском отряде своей более чем спартанской обстановкой. В кавказском лагере не видно было ни одной палатки; ни у кого из офицеров, даже у начальника отряда, не имелось ни кровати, ни стола, ни стула, не было ползи вьюков. Когда генерал Верёвкин в первый раз осматривал кавказские войска, то его свита, не видя в лагере никаких тяжестей, полагала сначала, что они ушли уже вперёд — так поразила её пустота кавказского бивуака, а между тем на этом бивуаке было всё, что только имел отряд. Люди, взявшие из Киндерли только по две смены белья, оборвались до такой степени, что рубахи держались на их плечах только на швах, и везде просвечивало голое голо. Офицеры были не в лучшем положении: кители их износились до того, что вместо пол болталась бахрома. Обувь пребывала в самом плачевном состоянии. Плечи у пехотинцев от постоянной носки на ремне винтовок покрылись ссадинами и болячками. Лица загорели до такой степени, что цвет их мало отличался от цвета кожи самых смуглых туркмен или киргизов. Носы покрылись скорлупой, а щёки и уши — пузырями.

Но всё это нимало не портило общего вида. Наоборот, бодрость солдат, казаков и дагестанских всадников, их воинственная выправка, их несмолкавшие боевые песни, их зурна с неизбежной лезгинкой, их смелые ответы, их загорелые, не светлые лица были так внушительны, что, казалось, для них нет ничего невозможного...

Действительно, войска закалились до такой степени, что никакие лишения не могли сломить их высокий нравственный дух.

Вообще этот поход по знойной песчаной пустыне представлял собой один из замечательнейших подвигов, когда-либо совершенных пехотой с тех пор, как существуют армии... Он навсегда останется в военной истории России как один из славнейших эпизодов деятельности не только кавказских войск, но и вообще всей русской армии и в особенности беспримерно мужественной, выносливой и хороша дисциплинированной русской пехоты...

Так отзываются о походе Мангышлакского отряда даже иностранцы.

А тот, кто был всегда в голове отряда, кто первым торил путь о пустыне, кто ради того, чтобы поддержать достоинство России, кинулся едва не один на огромную толпу дикарей — Михаил Дмитриевич Скобелев, — весь израненный, мучимый лихорадкой лежал в арбе, которую тихо тащили вслед за отрядом верблюды...

Вместе с Михаилом Дмитриевичем в той же арбе лежал и другой раненый в схватке с киргизами у Итыбая — штабс-капитан Кедрин.

— Удивляюсь я вам, подполковник! — говорил последний Михаилу Дмитриевичу. — Чего вы сюда пошли? Неужели эти проклятые пески вам нравятся более, чем ваш Петербург?..

Скобелев несколько мгновений молчал.

— Видите ли, капитан, — задумчиво заговорил он, — я много-много думал сам над этим вопросом. И пришёл к заключению, что каждый должен стремиться к исполнению долга перед Отечеством...

— Ну и исполняйте его с возможными для себя удобствами, — возразил Скобелеву его собеседник.

— Таких-то исполнителей много... Нет! Не то вы говорите! Судьба, само рождение моё, общественное положение моей семьи создали мне в жизни такие обстоятельства, что я без труда мог бы добиться всего, что ни пожелал бы. А вот я этого и не хочу: «без труда!». Я хочу именно потрудиться — узнавать и познавать затем, чтобы добытые познания отдать впоследствии на пользу моей родины. Я по влечению сердца избрал военное поприще и хочу видеть войну, дабы иметь о ней неприкрашенное, неромантизированное практическое представление...

— Какая же война с халатниками! — усмехнулся капитан.

— А чем же не война? Этот поход через пески многому научил меня...

— А всё-таки вы держали себя в нём молодцом! — перебил Михаила Дмитриевича собеседник. — Подумать только: среди пустыни — и вдруг вымытый, расфранчённый, как на бал, даже надушенный воин... Такого, пожалуй, от Сотворения мира не бывало...

— Что же вы тут видите дурного?

— Ничего, а удивительно только...

— И удивляться нечего. Я скажу вот что. У меня сложилось убеждение, что начальник должен действовать на подчинённых примером. Он является для них образцом, которому они должны подражать, идеалом, если хотите... Строгость, угрозы, страх не всегда действенны, а в том положении, в каком были мы среди безводных песков Усть-Юрта, и бесполезны, ибо нельзя требовать от человека того, что выше его сил. Я говорю: нельзя требовать, но заставить того же человека выполнить даже непосильное всегда возможно. И знаете как? Стоит только не предъявлять к нему никаких требований, а показать на собственном примере, что невозможное — возможно... Всё тогда исполнит... Гордость, что ли, тут заговорит или какое иное чувство — не знаю; думаю, что гордость. Если возможно для тебя, почему же невозможно для меня? — вот, я полагаю, руководящее соображение. Не стану скрывать, мне было очень тяжело в пустыне, но я заставлял волю побороть тело. Тяжело-то ведь было телу только. Оно было немощно. Дух поборол тело. И те, кто смотрел на меня, следил за мной, увидели и поняли, что стоит лишь взять себя как следует в руки, и тяготы облегчатся. Глядя на меня, и другие все, до последнего замухрышки, стали подтягиваться, а что наша передовая колонна прошла путь в сравнении с его тягостью великолепно — этого вы отрицать не будете.

— Да, — согласился Кедрин, — порядок в колонне был на редкость полный.

— Вот, вот! А держи я себя растеряхой, моим людям подражать было бы некому, и они распустились бы. Нет, как хотите, я уверен: для того, чтобы быть начальником, нужно заглядывать в душу подчинённых, действовать на них психически...

— Эге, да вы, подполковник, никак Суворовым быть хотите! — усмехнулся капитан.