Александр Красницкий - Под русским знаменем

— Клеветой-с? Так вы хотите сказать? Извинением вам за это предположение служит ваша молодость... — кипятился капитан. — Недавно служите в этом краю... А мы, старые туркестанцы, знаем-с не с ваше. Да-с! Какого вам ещё подтверждения моим словам нужно, когда фантазии подполковника Скобелева подтверждены самим его высокопревосходительством генерал-адъютантом фон Кауфманом? Вы об этом случае ничего не слыхали? Вы думали, была рекогносцировка... да-с, вы думали! Тогда подполковник Скобелев был в чине штаб-ротмистра. С казачками-с он не поладил, так они его головой выдали, разоблачили, так сказать, всё геройство. Что-с? За это тогда штаб-ротмистр Скобелев в Петербург-с назад отослан. Нам в Туркестане таких героев не нужно-с. Мы с Шамилем боролись, Гимры, Ахульго, Гуниб брали, потом с Черняевым Ташкент покорили, — так о наших-то подвигах не одна реляция, а весь мир говорит, вот что...

На лице молодого офицера отражалось страдание. Он видел, что старик возбуждён и от него нельзя даже и ожидать правильной оценки человека, которого он недолюбливал. Возражать было бесполезно. Такого воззрения на молодого подполковника держался не только этот старый кавказец, а и большинство офицеров Туркестанского отряда. В молодом Скобелеве видели выскочку, желавшего выдвинуться вперёд чужими трудами; более ничего и не подозревали в этом человеке. Он был чужим в Туркестане среди испытанных, закалённых войной бойцов. Всё казалось в нём странным; в вину Скобелеву ставили даже то, что он одевался всегда чисто, не сходился особенно дружески ни с кем и держал себя по отношению к товарищам не без некоторого высокомерия.

— Да-с! — продолжал раздражённый молчанием своего собеседника капитан. — Вы, батенька, посмотрите-с, как этот питерский хвастунишка вознести себя старается. Вы сами сломали переход-с от Арт-Каунды к Сенеку. Хорошо-с было? Само Господнее пресветлое солнце против нас пошло... Люди валились замертво-с. Тут уже не до того-с, чтобы строй держать. Хорошо, что ещё хоть как-нибудь вперёд идут. А наш питерец потом нам прямо и говорит: «Я бы такого безобразия не допустил!». Хотелось бы посмотреть, как это церемониальным маршем он свою пехоту поведёт...

Толстяк хотел ещё что-то сказать, но полотно, заменившее в кибитке дверь, отодвинулось и через образовавшееся отверстие, согнувшись в три погибели, прошёл тот самый молодой, изящный подполковник генерального штаба, который на одном из переходов по пустыне взял и понёс ружьё изнемогшего от зноя и усталости од дата.

Это был Михаил Дмитриевич Скобелев, тот офицер, к которому с такой неприязнью относился толстый каштан.

Когда он вошёл, на лице его заметны были следы гнева и тяжёлого душевного волнения. Однако он быстро подавил в себе эмоции и с любезной улыбкой, протягивая толстяку руку, сказал:

— Простите, господа, я, быть может, помешал вашему отдыху, но у меня есть к вам пара слов...

— Милости просим, — отозвался не особенно дружелюбно толстяк. — Чем могу служить?..

— А вот чем! — по-прежнему улыбаясь, ответил тот. — Начальник отряда предоставил мне право выбрать в передовую колонну нескольких офицеров по личному моему усмотрению. О вас я, штабс-капитан Агапеев, слышал столько хорошего, что, признаюсь, мной овладело страстное желание, чтобы и вы были со мной в авангарде. Ваша опытность, ваше знание края должно сослужить великую службу нашему общему делу. Вот я и пришёл просить вас сделать мне честь вступить в состав авангардной колонны.

— Весьма польщён, подполковник, — пробормотал толстяк.

— Значит, дело улажено? Вы со мной! Рад, очень рад... Сейчас же сообщу начальнику отряда... Руку, товарищ!

Скобелев, не дожидаясь, пока Агапеев возразит ему, быстро подал ему руку и, повернувшись, выскочил из кибитки.

— А ведь не без того, что он мою речь слышал! — довольно громко заметил Агапеев, но тут только обнаружил, что он в кибитке уже один. Юного прапорщика след простыл.

Скобелев сделал всего несколько шагов к лагерю, как его кто-то окликнул. Он остановился, оглянулся; к нему почти подбежал недавний собеседник Агапеева...

— Это вы звали меня? — спросил Михаил Дмитриевич.

— Простите, подполковник, я!.. Имею честь представиться; прапорщик Волпянский.

— Рад, очень рад! — протянул ему руку Скобелев. — Чем могу быть полезен?

Юноша заметно волновался.

— Простите, — несколько дрожащим голосом сказал он. — Я слышал, что вы говорили штабс-капитану Агапееву... Я был тогда там, в кибитке... Возьмите, подполковник, и меня с собой. Право, я постараюсь оправдать ваше доверие...

Добрая усмешка скользнула по губам Скобелева.

— А вы... вы... не боитесь, что придётся, быть может, осрамиться с питерским налётом? — спросил он.

Волпянский весь так и покраснел.

Подполковник! За что вы... да я вас!.. — он хотел сказать «люблю», но, вспомнив, что столь нежное слово никак не подходит к данным обстоятельствам, осёкся.

— Хорошо, хорошо! — поспешил поддержать его Скобелев, любуясь смущением юноши. — Постараюсь исполнить ваше желание... Только и вы смотрите — после не каяться...

— Что вы! Рад стараться! — по-солдатски выкрикнул прапорщик, и глаза его загорелись радостным блеском.

— Так будем товарищами! — протянул ему руку Скобелев. — А теперь до свидания, мой юный друг! Я должен спешить к начальнику.

Он крепко пожал Волпянскому руку и быстрым шагом направился в сторону, где разбита была палатка начальника отряда.

Отойдя немного, он обернулся. Волпянский, будто очарованный, всё ещё стоял на прежнем месте и смотрел вслед своему будущему командиру.

— Побольше бы таких юных натур! — прошептал Михаил Дмитриевич. — Побольше бы!.. А то один, всегда один. Только такие, как Агапеев, кругом...

В это мгновение перед ним вытянулся, отдавая честь, солдат. Лицо его так и сияло, глаза с восторгом глядели на офицера. Скобелев живо припомнил, что уже видел и этого солдата.

— Самурского полка? Макаров? — быстро спросил он.

— Так точно, ваше высокородие! — гаркнул солдат.

— Молодец! Совсем молодец!

— Рад стараться, ваше высокородие!

— Старайся, старайся, на то и служба... Ну, прощай, Макаров.

— Счастливо оставаться, ваше высокородие!

Солдатик, точно так же, как и Волпянский, долго смотрел восторженными глазами вслед удалявшемуся Скобелеву.

— Их высокородие подполковник Скобелев изволил разговаривать со мной! — рассказывал он, очутившись немного погодя среди товарищей.

— А он всегда с нашим братом так... — послышался ответ. — Он прочим не в пример. Солдата любит... Коль заговорит, так обо всём расспросит: о деревне, о семье.

— Хороший офицер! Одно слово: солдату — отец родной!

И многие разговоры велись среди солдат всюду, где в воинских частях появлялся Скобелев... Чужой среди товарищей-офицеров, нелюбимый ими, постоянно ими порицаемый, даже высмеиваемый, Михаил Дмитриевич был «своим» среди солдат. Чувствовалось в нём что-то такое, что привлекало к нему сердца простые, бесхитростные. И это влечение было невольным. До сих пор Скобелев не имел ещё под своей командой отдельной воинской части и как командира его в Туркестане и в Закаспийской области знать не могли. Но простой сердцем человек всегда чуток. Он не критикует, а чувствует; и чувства солдат были уже всецело на стороне Михаила Дмитриевича.