Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

Холода сменились оттепелью, под ногами опять захлюпала грязная каша, а затем снова ударил сильный мороз. Вспыхнула эпидемия гриппа, и врачи были загружены сверх всякой меры. На этот раз уговорить кого-нибудь из них прийти к Бетховену отправился Карл, который не только не привёл врача, но и сам не вернулся домой.

Как вскоре выяснилось, Карл, проходя мимо одной из бильярдных, решил ненадолго заглянуть, чтобы проверить, не утратил ли он навыков обращения с кием и шарами из слоновой кости. Но партия затянулась, и он отправил на поиски врача маркера.

Наконец, когда уже были потеряны целых три дня, Хольц привёл профессора Вавруха из Гражданского госпиталя. Этот маленький человечек в пенсне на большом мясистом носу пользовался репутацией чудака. Он заранее приготовил письменное обращение к Бетховену. На обширном листе бумаги большими чёрными буквами было написано:

«Я профессор Ваврух, и, уж если вы попали ко мне в руки, считайте, что всё уже позади. Я сам большой любитель музыки, играю на виолончели и контрабасе и готов помочь коллеге».

В воспалённых глазах Бетховена вспыхнули огоньки недоверия. Ваврух послушал сердце, потом постучал по грудной клетке, проверяя лёгкие, и недовольно посмотрел на Бройнинга. Но тут же, почувствовав на себе взгляд Бетховена, засиял, вытащил из своей сумки какой-то порошок, насыпал его в стакан с водой и тщательно размешал.

— Вот выпейте. Горько? Ну ничего, ничего.

Затем он написал:

«Наш пациент должен немного поспать. Не беспокойте его. Я ещё загляну сюда».

В коридоре он заявил Бройнингу:

— Передайте мои комплименты вашей очаровательной супруге. Это ведь она делала ему компрессы? У него обширное воспаление лёгких.

— А есть опасность для жизни?

— Мы, несчастные, всегда подвергаем свою жизнь опасности. В момент рождения можно задохнуться. Вообще чем дольше живёшь, тем ближе к смерти. Я, например, сейчас могу сломать себе шею.

Длинную тираду Ваврух неожиданно закончил громким хихиканьем, а на вопрос о причинах такого сильного разбухания тела Бетховена небрежно отмахнулся: дескать, даже не стоит обращать внимания на такие пустяки.

Бройнинг вернулся в спальню и тут же отвернул голову. Он не мог смотреть на корчившегося от боли Бетховена.

— Кого вы мне привели? Это же шут гороховый! Где Мальфатти? Приведите мне Мальфатти!

Бройнинг уже говорил с этим воистину лучшим врачом Вены, но между ним и Бетховеном что-то произошло, и с тех пор Мальфатти преисполнился лютой ненавистью к композитору.

— Я сейчас схожу к нему.

— Только скорее, Стефан, умоляю, скорее!

В соседней комнате Шиндлер, показывая на лежащий на столе небольшой свёрток, допытывался у Карла:

— Как это попало сюда?

— Доставил советник посольства господин фон Вернхарард.

— Это неправда, господин ван Бетховен. Господин надворный советник был здесь, но маэстро спал, и я не стал у него ничего брать. Господин надворный советник проявил желание прийти сюда ещё раз. Я что-то не припомню свой визит в посольство Пруссии.

— Зато я там был.

— С какой целью, позвольте узнать?

— А вам не кажется, что вы слишком вмешиваетесь в дела нашей семьи? — негодующе повысил голос Карл. — По-моему, это я племянник Людвига ван Бетховена, а не вы. Я хотел доставить дяде радость. Может быть, благодарственное письмо короля Пруссии и содержимое свёртка поспособствует его скорейшему выздоровлению.

Утром профессор Ваврух, осмотрев больного, сделался мрачнее тучи. На его лице было ясно написано, что состояние Бетховена безнадёжно. Ваврух даже высказал предположение, что он вряд ли доживёт до вечера.

На следующий день Герхард, даже не сняв ранца, вбежал в кухню.

— Мама, дядюшка Людвиг очень зол на тебя, ибо ты заставляешь его голодать. Он хочет супа и мяса, которое собирается приправить листиком из лаврового венка.

— Какого венка?

— Я рассказал ему, что все, кроме тебя, уже считают его покойником. Теперь он надеется, что вы заказали к его похоронам хоть один лавровый венок. Ну хорошо, мама, давай покорми его, он голоден как волк.

— Я сейчас отнесу тарелку мясного бульона! — обрадованно воскликнула госпожа Констанция.

В «Доме Чёрных испанцев» она застала также Вавруха. Профессор непрестанно морщил узкий лоб, низко заросший чёрными густыми волосами.

— Ну надо же, мы думали, он умирает, а это, оказывается, был лишь кризис. Сейчас я ухожу и приду завтра утром.

Пришедший вскоре Бройнинг долго с удовольствием смотрел, как Людвиг ест суп, а потом приказал Карлу принести письмо и свёрток.

— Что это?

— Сюрприз, — выдержав многозначительную паузу, заявил Бройнинг. — Оденься и посмотри сам. Подожди, я разрежу конверт, а Карл вскроет посылку.

На изящной, украшенной короной бумаге было написано:

«Композитору Людвигу ван Бетховену.

Мне было очень приятно получить от композитора, чьи произведения пользуются огромной известностью, одно из его сочинений. В знак благодарности я посылаю вам кольцо с бриллиантом.

Берлин, 25 ноября 1826 года.

Фридрих-Вильгельм».

— Слишком канцелярский стиль, не так ли? — Бетховен повертел в пальцах письмо. — Так обычно монархи разговаривают со своими подданными. Ты пророчествовал, что меня наградят орденом, дорогой Стефан, но король решил обойтись кольцом с бриллиантом. Думаю, что егеря, который выведет короля на крупного оленя, он наградит точно так же. А уж за двух оленей наверняка полагается орден. — Он открыл коробочку и близоруко сощурился. — Я не слишком разбираюсь в украшениях. Стефан или, нет, лучше вы, госпожа Констанция, посмотрите, пожалуйста.

— А по-моему, красных бриллиантов не бывает, — неуверенно произнёс Стефан, глядя на отливающий красным цветом камень.

— Это не бриллиант и, уж если быть до конца честным, отнюдь не королевский подарок. — По лицу госпожи Констанции пробежала тень. — Обычное кольцо с рубином, правда, довольно милое.

— Карл, дай мне бумагу, перо и чернила. — Лицо Бетховена пошло багровыми пятнами. — Мы сейчас напишем прусскому послу. Нет, мы отправим письмо прямо королю и вернём ему его подарок. Я посвятил едва ли не лучшее своё сочинение, а он...

— Только не волнуйтесь. — Госпожа Констанция положила ладонь на его лоб. Бетховен лёг, но тут же вновь приподнялся в постели.

— Прикосновение руки твоей жены — вот истинно королевский подарок. Он дорогого стоит.

Шиндлер, незаметно вошедший в комнату и какое-то время молча прислушивавшийся к разговору, теперь счёл нужным вмешаться:

— Скажите, госпожа советница, во сколько раз бриллиант ценнее рубина?

— Ну, раза в три-четыре, господин Шиндлер.

— Вот как? — Карл алчно провёл языком по внезапно пересохшим губам. — Может быть, произошла путаница?