Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

Состояние бывшего пациента сразу же привело Мальфатти в ужас, но он превосходно владел собой. С невозмутимой миной наклонился к Бетховену и медленно, словно читая по складам, спросил:

— Что скажете?

— Вы видите перед собой старого осла, доктор, — растроганно ответил Бетховен.

— Зоология не по моей части, — иронически сказал Мальфатти.

Из-за спин вышедших из соседней комнаты врачей неожиданно появилась фигура Иоганна, который незамедлительно выпалил:

— Я — землевладелец Иоганн ван Бетховен. Получив известие о...

— Прошу не мешать мне обследовать пациента, — резко оборвал его Мальфатти и, присев на кровать, спросил: — Как его сердце?

— Хорошо, — ответил Ваврух.

— Это радует. Давайте посмотрим лёгкие... А почему там затемнение?

— Он перенёс двухстороннее воспаление лёгких, — испуганно встрепенулся Ваврух.

— Но сейчас главное — печень. Она у него сильно уменьшилась в размерах.

— Так, давайте положим нашего дорогого пациента поудобнее. — Мальфатти осторожно ощупал живот, ни один мускул не дрогнул на его лице. — Что вы ему прописали, коллега Ваврух?

— Миндальное молоко.

— А из лекарств?

— Вон там капли и порошки.

Мальфатти взял с приставного столика флакон, повертел его перед глазами и осторожно поставил обратно.

— Нужно немедленно сделать вторую пункцию. Приготовьте инструменты, коллега Зейберт.

— Наш консилиум именно так и решил.

— Рад, что наши мнения совпадают, господа.

После второй операции из живота Бетховена вытекло гораздо больше воды. Мальфатти немедленно попросил госпожу Констанцию зайти в комнату.

— Значит, так, милостивая государыня, я знаю, вы любите баловать нашего известного своим буйным нравом пациента разного рода деликатесами. Но сейчас ему можно только тарелку супа, немного обезжиренного мяса или рыбы...

— Я поняла.

— Что же касается лекарств, дорогой коллега Ваврух, то я хотел бы полностью заменить их.

— Вы сомневаетесь в моих знаниях, коллега Мальфатти?

— Ну почему же. Просто перемена всегда идёт на пользу. Не дай Бог, организм пациента привыкнет к чрезмерным дозировкам или у него выработается иммунитет... — Неприятные для коллег слова Мальфатти произносил таким тоном и с такой любезной улыбкой, что обидеться на него было просто невозможно. — Так, господин ван Бетховен, я прописываю вам пунш со льдом, мороженое, крем или фрукты с пуншем. Только не переусердствуйте, мой друг, а то ещё сопьётесь.

— Не беспокойтесь, господин доктор.

— Может быть, стоит попробовать дигиталис? — решился наконец напомнить о себе Иоганн ван Бетховен.

— А зачем? Дигиталис — это сердечные капли, а сердце у вашего брата — как у слона.

— Я ведь был аптекарем, господин доктор.

— Смутно припоминаю. — Кожа на лбу Мальфатти собралась в мелкие складки. — И что дальше?

— Дигиталис обладает различными полезными свойствами, — продолжал упрямо настаивать на своём Иоганн. — Один землевладелец даже вылечился им от ревматизма.

— А вашего брата он может загнать в могилу, — сурово сдвинул брови Мальфатти. — Не забывайте, что у него больная печень и водянка. И вообще богатые землевладельцы и бедные композиторы болеют по-разному.

Болезнь длилась уже третий месяц, и это время казалось Бетховену годами бесконечных мук и страданий.

В один из дней Мальфатти, стоя у постели, написал:

«Попробуем новое средство. Это ванна из сенной трухи. Правда, ваш брат наотрез отказался дать нам сена. Он по-прежнему настаивает на дигиталисе. Заодно добавим берёзовый кустарничек. Я уже убедился, что принимаемые прежде лекарства отравили ваш организм. Вам нужно хорошенько пропотеть. Согласны?»

Бетховен вяло кивнул. Пришедшие с Мальфатти два больничных служителя подогрели в кухне воду и, когда она закипела, наполнили ею стоящий в ванной чан и положили в него мелко нарубленный берёзовый кустарник. Затем они посадили на доску пациента, предварительно закутав его в простыню.

Через какое-то время Мальфатти пощупал простыню и удивлённо воскликнул:

— Но вы совершенно не потеете!

Сидевший с безучастным видом Бетховен вдруг начал медленно клониться вперёд.

В постели Мальфатти обследовал его и мрачно констатировал:

— Очень странно. Произошло нечто странное. Вопреки всему его тело впитало в себя водные пары.

Очнувшись, Бетховен почувствовал сильную слабость. Стоявший рядом с кроватью профессор Ваврух широким жестом показал на окно:

— Весеннее солнце! Весна станет вашим лучшим врачом!

Больной покачал головой с видом человека, пришедшего к окончательному и неоспоримому выводу:

— Это конец... До весны я не доживу.

Ещё через два часа он начал беспокойно оглядываться по сторонам:

— Где Шиндлер? Где мой дорогой Шиндлер?

— Хочешь, я его тебе заменю? — в комнату, неслышно ступая, вошёл Бройнинг.

— Лучше бы, конечно, Шиндлер, но если хочешь... Мне нужно срочно надиктовать письмо. Господину Штумфу в Лондон. Я ещё не отблагодарил его за великолепный подарок. Могу я... начинать?

— Пожалуйста.

— Какое сегодня число?

— Восьмое февраля двадцать седьмого года.

— Сколько же мне осталось жить?.. Но чувствую, скоро...

— Людвиг!..

— Пиши, Стефан: «Дорогой друг! Присланное вами собрание сочинений Генделя — воистину королевский подарок! Перо моё не в состоянии описать радость, которую он мне доставил. К сожалению, начиная с третьего декабря я не встаю с постели, куда меня загнала проклятая водянка. Я жил исключительно с доходов от моих произведений, а теперь уже три с половиной месяца не могу написать даже ноты». Абзац. Есть смысл в моём послании, Стефан?

— Разумеется.

— Тогда давай дальше: «Поскольку исцеления пока не предвидится, а из оставшихся у меня после арендной платы за квартиру нескольких сотен гульденов нужно платить ещё врачам...»

Бетховен запнулся. Бройнинг сдвинул брови и терпеливо ждал продолжения.

— «Я вспомнил, что несколько лет назад собирался порадовать Филармоническое общество своим концертом. Хорошо бы, они теперь пошли мне навстречу. Это спасло бы меня от крайней нужды. И если вы, дорогой друг, согласны способствовать достижению этой цели, то договоритесь с господином Смартом. Мохелесу также будет отправлено письмо. Надеюсь, вы вместе сможете для меня кое-что сделать. Примите мои наилучшие пожелания. С уважением ваш...» Дай мне письмо на подпись, Стефан.

— Ты не должен его отправлять, Людвиг, — после некоторого молчания осторожно проговорил Бройнинг. — У тебя ещё есть семь акций.

— Правильно, это трофей, доставшийся мне после «Битвы при Виттории». Но он мне уже не принадлежит.

— Во всяком случае, это не письмо, а... а выпрашивание милости. У человека должно быть чувство стыда.