Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

Сейчас они молча смотрели друг на друга. Нет, нет, ничто не умерло и не покрылось могильной твердью. Вид его вызывал сострадание, он уже хотел было сделать шаг вперёд и заключить любимую женщину в объятия. Однако он подавил в себе это желание, коротко поклонился и вежливо спросил:

— Желаете брать уроки игры на фортепьяно, госпожа графиня?

Она не только не ответила ему в таком же тоне, нет, она мгновенно превратилась в прежнюю Жозефину, весьма обеспокоенную его состоянием:

— Как ты себя чувствуешь, Людвиг?

Она тут же поняла бестактность своего вопроса и поспешила сменить тему:

— Расскажи, пожалуйста, над чем ты сейчас работаешь?

— Я пишу оперу.

— А на какой сюжет?

— Вообще-то у нас не принято рассказывать содержание оперы или пьесы.

— Разумеется, и всё же... попытайся, Людвиг. Ну, пожалуйста.

— Опера называется «Фиделио», ибо её главная героиня — верная жена.

— Вот как? — Она нервно мяла в руках кружевной платок. — Верная жена? Продолжай, Людвиг.

— Её мужа Флорестана жестокий губернатор Пизарро бросил в тюрьму, и Элеонора, переодевшись в мужское платье и назвавшись Фиделио, устраивается садовником в тюремный сад. Действие происходит в Испании и в прежние времена, хотя произвол творится повсюду и в наши дни.

— Ну дальше, дальше...

— Естественно, она спасает любимого мужа, бросившись с пистолетом в руке между ним и губернатором. Министр освобождает Флорестана из тюрьмы, чтобы он вместе с вечно любимой Элеонорой вновь смог вернуться к прежней жизни.

Тут он понял, что его слова могут быть восприняты как намёк, и поспешил добавить, скривив в гримасе лицо:

— Естественно, Леноре, это всё несколько театрально — любовь, верность — и довольно неправдоподобно. На сцене образы, порождённые поэтической фантазией.

Тем самым он лишь ухудшил ситуацию и оказался слишком неуклюжим, чтобы выпутаться из сплетённых им самим сетей.

Достаточно ли красноречивым был обращённый к ней взгляд? Ведь он глазами просил помочь ему.

— Извини, Людвиг. — Она робко и чересчур поспешно улыбнулась. — Я даже не предложила тебе стул. Садись, пожалуйста.

— Может быть, лучше начнём занятия?

— Как тебе угодно. — Она медленно подошла к роялю. — Но тебе придётся со мной изрядно помучиться. За эти годы я многое забыла. Что я обычно играла? В основном детские песни. «Спи, милый принц, спи» Моцарта, к примеру.

Похоже, она предприняла попытку к сближению, но он решил пока не поддаваться.

— Это не Моцарт, но настолько прекрасно, что вполне могло быть написано им. Позволь, я послушаю тебя. Мне нужно получить представление о твоих возможностях.

Как только она начала играть, в дверь кто-то заскрёбся, видимо пытаясь дотянуться до ручки. Затем в комнату вбежал маленький мальчик.

— Нам ещё не пора спать, мамочка?

— Нет, Фрицель. Это господин ван Бетховен, о котором я, если помнишь, вам рассказывала. Протяни ему ручки и сделай книксен.

— Ну, месье. — Бетховен взял малыша на руки. — Мы тоже обладаем музыкальными способностями?

Мальчик доверчиво посмотрел на него, глазки засверкали, он зашевелил крохотными губами.

— Я бы хотел стать таким же... таким же, — он пока ещё с трудом выговаривал это слово, — ...таким же виртуозом, как ты.

— Дурачок! — засмеялась Жозефина. — Ничего у тебя не получится.

— Как ты сказала? Дурачок? — Бетховен задумчиво наморщил лоб. — Меня в своё время тоже так называли, говорили, что у меня нет музыкальных способностей, но ведь решаем в конечном итоге мы сами, не правда ли?

Мальчик обнял Бетховена за шею.

— А теперь иди, Фрицель, у твоей мамы сейчас урок.

Проводив сына Жозефины, Бетховен повернулся к ней и с улыбкой сказал:

— Ну что ж, давай отважимся и попробуем нечто более трудное, чем детские песни.

— Давай. Я просто постеснялась сказать правду. Вообще-то я довольно много упражнялась.

Он стоял рядом с ней, внимательно наблюдая за манерой игры. Она знала, что творится в его душе и почему он держится так подчёркнуто деловито, как бы отгораживаясь от неё незримой броней. А может быть, он так тщательно следит за её пальцами потому, что уже совсем не доверяет слуху?

— Людвиг, я всегда любила только тебя! Если бы ты знал, как я тосковала по тебе! Так, может быть, если ты тоже по-прежнему любишь меня, а это наверняка так, давай я выведу... выведу тебя из тьмы страданий и одиночества.

— Стоп! Тут нужно по-другому.

Он чуть наклонился и быстро пробежал пальцами правой руки по клавишам.

— Поняла? Давай сделаем проще.

«Действительно, почему бы нам не сделать проще», — подумала она и прижалась губами к его ладони.

— Жозефина!..

Она резко повернулась.

— Что тебе нужно, Каролина?

— Я хочу лишь поздороваться с господином ван Бетховеном. — Сестра медленно вошла в комнату. — И больше мне ничего не нужно, Жозефина. Мне и впрямь ничего больше не нужно...

Через какое-то время душа вновь опустела, и он всё чаще стал посматривать на правую ладонь, словно пытаясь отыскать на ней след поцелуя.

Он считал, что как настоящий мужчина обязан позаботиться о любимой женщине и потому должен работать и зарабатывать деньги. Роль нахлебника его совершенно не устраивала. А ведь именно им оказался граф Дейм, ловко вкравшийся в доверие к семье Брунсвик.

Однако на премьеру «Героической симфонии» в Венский театр он отправился в превосходном настроении, не подозревая, что 7 апреля 1805 года станет едва ли не самым чёрным днём в его жизни.

И виной этому был вовсе не певец Майер, свояк Моцарта, хотя свою долю упрёков он, безусловно, заслужил, и не прочие соперники, которых зависть заставляла слетаться на его премьеры, как мух на мёд.

Уже при первых звуках рогов, создававших, по его мнению, тот самый пугающе-великолепный диссонанс, на галёрке послышался смех и шум. Кто-то на весь зал произнёс: «Плачу крейцер, лишь бы они прекратили играть». А потом пошли рецензии — и какие! Одна публикация в лейпцигской «Всеобщей музыкальной газете» чего стоила!

После нескольких «утешительных» слов в ней прямо говорилось: «Поразительно буйная фантазия! Однако блистательный талант создателя симфонии кружит ему голову, заставляя отказываться от соблюдения каких бы то ни было канонов! Слишком много чересчур резких, причудливых звуков! Очень многого не хватает в симфонии для удовлетворения общественного вкуса».

В отправленном в Прагу сообщении симфонию даже охарактеризовали как «губительную для общественных нравов».

Оставалось только пожать плечами... и продолжать трудиться дальше.

Но кто скажет, зачем он вдруг вытащил на свет Божий свои старые наброски к «Аппассионате»? Ведь после встречи с Жозефиной он сел к роялю, чтобы написать «Песнь к надежде», но «Аппассионата» вновь всё накрыла чёрным покрывалом. Соната его страсти...