Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

Аллегро ассаи [70] Очень быстро (ит.). ! Потом анданте кон мото [71] В умеренно подвижном темпе (ит.). ! Вера и утешение, в которых он так нуждался. Ну хорошо, пусть будет так. Возврат к пунктирным ходам басов. Главное — не быть полностью уверенным в себе и никогда не сомневаться до конца...

Стоп! Вот тут неверно! Два диссонирующих аккорда, словно сыгранные на расстроенной арфе. А что потом? Победное звучание фанфар!

Победа, всегда приходящая с бурей, скрывающей украшенные траурным крепом флаги!..

Позднее он отправился к Стефану фон Бройнингу. Он по-прежнему злился на него из-за давней истории с четырьмя квартирами и хотел разобраться прямо на месте.

Дрожа от возбуждения, он поднимался по лестнице, и на каждой ступеньке злость всё более одолевала его. Наверху он с силой постучал тростью в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл в комнату. Удар захлопнувшейся за ним двери походил на выстрел.

Бройнинг как раз собирался ужинать. Он небрежно повёл рукой, указывая на место рядом с собой:

— Добрый вечер. Садись. Хочешь есть? Вот тарелка.

— Стефан, я пришёл, чтобы извиниться перед тобой. К этим четырём квартирам ты не имеешь никакого отношения, и только моя бесхозяйственность...

— Оставь, Людвиг...

— Пожалуйста, не перебивай. — Бетховен с вызывающим видом сдвинул цилиндр на затылок и взмахнул тростью. — Я был не прав и вёл себя как последний невежа. Согласен?

— Не будем больше об этом. — Бройнинг стремительно встал и напрягся, как бы готовясь к прыжку. — Только успокойся и не бей фарфор на столе. Лучше отдай мне трость, сними шляпу, как принято в приличных домах, и садись.

— Если бы ты знал, Стефан, как я потом раскаивался за своё поведение.

— Представляю. А почему ты раньше не пришёл?

— Если уж быть до конца честным... — Бетховен на миг задумался, — музыка заставила меня забыть обо всём.

— Ну и ладно. — Стефан наполнил бокалы. — За твоё здоровье, Людвиг, и, пожалуйста, восприми мой тост как комплимент. Второго такого безумца я ещё не встречал.

— А ты мой лучший друг, Стефан.

Чуть позже Бетховен спросил:

— Скажи, Стефан, каковы свежие политические новости? Ожидается ли буря?

— Даже если бы я и знал что-либо, всё равно тебе не сказал бы. — Стефан повертел сильными пальцами тонкую ножку бокала, — но я действительно ничего не знаю. Но если тебя интересует мнение не Придворного Военного совета, а моё — да, буря неминуемо разразится.

— И кто же войдёт в новую коалицию?

— Австрия, Россия и Англия...

— Это сильный союз?

— Нет, я настроен довольно скептически по отношению к нему. У Англии практически нет сухопутных войск, она — морская держава. Здесь мы спокойно можем положиться на Горацио Нельсона. Участие Пруссии пока под вопросом, и неопределённое положение сохранится довольно долго. Мелкие германские государства, как обычно, не могут договориться между собой...

— Выходит, изменнику легко удастся одержать победу. — Бетховен с наслаждением затянулся и выпустил из чубука густой клуб дыма. — Ему остаётся только льстить человеческому тщеславию и, словно пироги, печь маршалов, князей и королей, чтобы затем держать их у себя на плечах, как охотничьих соколов! Но давай поговорим о чём-нибудь другом. Как хорошо иметь такого друга, как ты, Стефан!

Урожай винограда давно собрали, косы с шелестом подсекали спелые колосья.

Он сидел и вспоминал, как начинался этот год. Весна в Гетцендорфе. Жозефина также выехала за город, поскольку сельский воздух был необходим для поправки её пошатнувшегося здоровья.

Как приятно было гулять вдвоём, когда он, устав от работы над «Фиделио», бежал к Жозефине, чтобы потом, почерпнув силы из загадочного источника, с удвоенной энергией браться за оперу.

Это произошло уже на исходе лета. Около полудня она прислала ему короткую записку:

«Каролина приехала с визитом. Через два-три часа она уедет обратно в Вену, и тогда я зайду за тобой».

Она знала, что встречи с её сестрой были ему неприятны. Каролина не отличалась умом, зато сверх всякой меры гордилась своим происхождением и, в отличие от Терезы или Франца, пыталась встревать в отношения Жозефины и музыканта из бюргерского сословия.

Тереза и Франц предупредили его, и с тех пор он воспринимал присутствие Каролины как угрозу. Яркий солнечный свет словно омрачила туча на небе. Перед ним предстало угловатое жёсткое лицо женщины, упорно отказывавшейся называть себя его свояченицей.

Ослепительная зелень листвы, пёстрый и загадочный мир, но самым таинственным в нём было существо, медленно идущее сейчас рядом с ним.

Жозефина улыбнулась, и в её глазах он прочёл вопрос: «Куда ты меня ведёшь?»

Однако она уже знала ответ, ибо они шли к их любимому месту, обнаруженному Бетховеном совсем недавно. Оно представляло собой склон виноградника, где можно было укрыться в лощине, огороженной куском стены. Ветви орешника закрывали даже кусок неба, по которому медленно ползло маленькое облачко.

Он долго смотрел куда-то вдаль, морщил лоб и пощёлкивал пальцами.

— О чём ты думаешь, Людвиг?

— Что такое мои квартеты, фортепьянные сонаты и даже «Героическая симфония» по сравнению с твоим платьем. — Он хмуро покачал головой. — Надеюсь, ты правильно поняла меня, любимая?

Официальный срок траура давно истёк, но лишь сегодня она позволила себе надеть пёстрое платье, цвета которого встревожили его, ибо они устраняли незримое препятствие, создаваемое чёрным крепом.

— Его мне привезла сестра. Она, кстати, помолвлена и вскоре выйдет замуж.

— Естественно, за человека её круга?

— За графа Телеки. Но даже графу не дано сказать такие красивые слова. Правда...

— Что?..

Она лежала рядом с ним на траве, глядя большими тёмными глазами на листья орешника.

— Ты по-настоящему любишь, Людвиг?

— Лепи!..

— Тогда забери меня в свой мир.

Он повёл рукой, как бы отметая всё наносное и враждебное, способное повредить их чувствам.

— Я жду, Людвиг.

— Хорошо, и теперь ты можешь быть уверена, что трубы в моём «Фиделио» возвестят не только о прибытии министра, но и о нашей свадьбе.

Она мгновенно вскочила, по лицу её мелькнула тень недовольства.

— Пойдём, Людвиг. Мне холодно.

— Холодно? — Он удивлённо ощупал землю, прямо-таки дышащую жаром.

Впоследствии в его памяти часто вставала эта сцена, обраставшая постепенно всё новыми и новыми подробностями. Она действительно чего-то ждала, но Бетховен разочаровал её. А он никак не мог привести её в свою двухкомнатную квартиру, где царил полнейший беспорядок, как бы символизировавший собой беспорядочную жизнь неимущего музыканта. Жозефина была настоящим сокровищем, и предлагать ей жить с ним было чистейшей воды варварством. Всё равно как ставить роскошное блюдо севрского фарфора в ветхий кухонный шкаф с рассохшимися дверцами...