Борис Павленок - Преданный и проданный

— Гуляете, Данило Власьич?

— Променад совершаю али моцион вечерний... А вам, поручик, это самое, не гулять, на абвахте быть положено. Артикул-с требует.

— Я по артикулу, Данило Власьич, и поскольку недавно в караульной команде, стараюсь досконально изучить каждый закуток да переулок, а то случись что...

— А что может случиться?

— Я к слову...

— Каждому слову своё место должно быть, — наставительно произнёс пристав. — Коменданту Бердникову доложите, что я вам замечание сделал...

— Что так строго, Данило Власьич?

— Тут без строгости нельзя, знаешь небось, кого охраняем. Ну ин ладно, на первый раз прощаю... Пойду, ужин пора давать Безымянному...

— Табачку не желаете-с? Отменный, — лебезил Мирович.

— Отменный, говорите? Ну, если уж так... — Раскурили трубки. Власьич сплюнул. — Опостылел, будь он проклят, Безымяный этот... Сколь годов таскаюсь за ним, хотя бы Всевышний прибрал несчастного.

Мирович насторожился, но поддержал капитана:

— Истинно, несчастный, истинно. Вот бы ему свобода вышла...

— А по мне, хоть на свадьбу, хоть на погост, абы с рук. Эх, махнул бы я на Дон к себе и бродил бы, бродил по степи вольной, чтоб забылись эти стены проклятые. — Корявое и грубое лицо солдата озарила улыбка.

— И мне вас жалко, Данило Власьич, — сочувственно проговорил Мирович. — Это ж столько лет, и все за ним, за ним... Уж небось вы и рады будете, ежели кто сможет пособить бедному на волю выйти.

Старый служака, уловив опасный ход мыслей поручика, сделал стойку, как охотничий пёс.

— То есть как пособить? И откуда вы знаете про Безымянного, про годы мои? Вы, господин поручик, загадками не изъясняйтесь, а то я, это самое... С такими думками..., Мирович растерялся, понял, что допустил оплошность, и это ясно отразилось на его лице.

— Вы не в том смысле, господин капитан, то есть я... Я в смысле, может быть, прошение... у меня связи... люди...

— Что за связи? Какие люди? — вцепился Власьич. — Какое содействие государственному преступнику? Вы на страже, при абвахте, и будьте добры... — Власьич, оборачиваясь и бросая быстрые взгляды на Мировича, заспешил к лестнице, ведущей в каземат.

Мирович, тоже оглядываясь, кинулся в караулку. Рывком открыл дверь, плюхнулся на скамью, вытащил трубку. Руки не слушались, табак рассыпался. В караулку вбежал вестовой.

— Господин поручик! По поручению старшего пристава в город нарочный, велите открыть ворота и дайте ключ от лодки.

— А?

— Выпустить в город нарочного, капитан приказал. С пакетом.

— Вели... вели обождать, я... я сейчас... Ступай!

Едва вестовой вышел, Мирович плюхнулся у окна на колени. Вытащив из-за пазухи портрет-ладанку, поднёс её к свету и молитвенно зашептал:

— Ангел мой, Полинька, медлить нельзя, час подвига настал... — Взор его потемнел, глаза расширились. — Моли Бога об успехе дела праведного, о даровании воли заточенному. В том счастье твоё и моё... Помяни в святой молитве, любовь моя, раба Божия Василия. — Он успел вскочить, заслышав скрип двери.

Снова вестовой:

— Ваше благородие, нарочный торопит...

— Иду, иду, вот только ключ возьму, ступай. — Вытащив из кармана связку ключей и оглянувшись, куда их спрятать, затолкал в щель меж досками пола, отделив один. Сорвал с вешалки шинель, вспорол палашом подкладку, вытащил бумагу. Подойдя к свету, прочитал:

«Я волею моей монаршею повелеваю... Безымянного, кой является женихом моим, царём Иваном Шестым...» Распахнув дверь в казарму, подал команду:

— К ружью!

Первым вскочил капрал. Мирович приказал:

— Бей в барабан, подымай всех... На плац! — И выбежал за дверь.

Грохотал барабан, разбуженные солдаты становились в строй. Тёмная мглистая туча висела совсем низко над крепостью. Запалили факелы.

— Что случилось?

— Сбёг Безымянный?

— Особу высокую встречать.

— Поверка...

Мирович метался перед строем:

— Боевые заряжай! Ружьё наизготовку!

С крыльца сбежал тучный офицер — комендант Бердников, на ходу застёгивая мундир.

— Кто бил тревогу?

Мирович заступил ему дорогу и закричал:

— Мерзавец и душегуб! Ты держишь за семью замками невинное лицо — государя российского Ивана Шестого. — Не дав опомниться, ударил его палашом по голове, тот упал. — Взять под караул! Слушай команду: правое плечо вперёд, скорым шагом к тюрьме — марш! — Сам побежал первым.

У моста через ров, отделяющий гауптвахту от тюремных ворот, строй сбился, случилась заминка: часовой, услышав шум, запер ворота.

— Стой! Кто идёт!

— Свои, не видишь? — Мирович поднёс факел к лицу.

Но вырвавшийся из рук стражи комендант оттолкнул Мировича и, вбежав на мост, закричал:

— Измена! Закладывай ворота!

Мирович швырнул коменданта на землю, но из-за моста ударили выстрелы — наружная стража втянулась на тюремный двор.

— К стрельбе изготовьсь! — суетился Мирович. — Пали! — Но залп не получился, так, горох. Между тем Мирович орал: — Сдавайтесь, ежели по доброй воле, царь помилует, а кто против пойдёт — в каторгу!

В ответ скрипнули тяжёлые створки ворот, из-за них выкатилось несколько бочек, воз, груженный мешками. Обороняющиеся ответили залпом. Команда Мировича отступила, солдаты укрывались от пуль.

— Заряжай! — приказал поручик.

Но к нему подошёл капрал:

— Ваше благородие, солдаты говорят, невместно, мол, своим своих бить. Вида требуют с печатью... И комендант не знает.

— Это он мутит, кляп ему в рот! Слушайте указ императрицы: «Стало известно нам, что в Шлиссельбургской крепости содержится незаконно и изменнически брат наш, коронованный царь России. А посему указую немедленно оного узника из-под стражи освободить. А ежели кто сопротивление... предать смерти... Императрица... и прочая, и прочая... Екатерина Вторая». Ясно?

Из-за баррикады опять раздался залп, пуля прорвала бумагу, которой размахивал Мирович.

— Пушку! — приказал Мирович. Пушку выкатили.

— По изменникам царю и отечеству пали! — Грохнул выстрел, раскатились бочки. — Ядра! Ядра давай! Заряжай, пали! — Вспышка света озарила крепость. Ядро бухнуло по крякнувшим створкам ворот, полетели щепки.

Во дворе у входа в каземат поднялась паника. Суетилась кучка — до отделения солдат. Кто-то засветил в окне. Кто-то матюгнулся:

— Гаси, мать твою! Они по огню палить будут.

Ещё выстрел пушки — и будто эхо ему ответил гром, полыхнула молния, что-то загорелось.

В каморке, где находились Власьев и Чекин, пламя гоняло всполохи. Чекин с тревогой сказал:

— Против пушки не выдержать, что делать будем?

— А вы как полагаете?

— Думай не думай, а выходит афронт один — сдаваться.

— Теряете голову, поручик. Забыли инструкцию?

— Во, бегут уже по ступеням. — Власьев перекрестился, одёрнул полы мундира, скомандовал: — Палаш мне! Открывай камеру. — Пробежал пальцами по пуговицам мундира, надел фуражку.