Александр Красницкий - В пасти Дракона

Томкинс и его трое солдат подошли к ним.

— Взять этого негодяя и расстрелять! указал он на Вань-Цзы.

Пятеро здоровых парней — Гауптман успел уже присоединиться к ним — кинулись на китайца, вовсе не отличавшегося большой физической силой.

Елена, схватившись за голову, смотрела на эту безобразную сцепу.

Борьба пятерых с одним (совершенно по-европейски!) продолжалась очень недолго. Солдаты осилили и связали бедного Вань-Цзы, лицо которого было всё в крови.

Но он оставался в полной памяти.

— Сэр, — заговорил он на чистом английском языке. — Выслушайте меня! Эта девушка русская, и вы должны возвратить её родным...

— Это можно будет сделать и завтра! — с циничным смехом отвечал Томкинс. — Но сегодня она моя. На правах военной добычи... Ты же, молодец, вспомни что-нибудь из своего Конфуция, умирать будет веселее... Ребята, целься!

Елена с безумным криком кинулась, надеясь своим телом защитить несчастного, но Томкинс успел перехватить её.

— Успокойся, успокойся, красавица! — смеялся он. — Ты и не представляешь, как мы весело проведём с тобой время! Эй, Гауптман. Вы подождите меня... Ребята, или!

— Как я счастлив, что я — не европеец! — воскликнул Вань-Цзы, но залп грех ружей заглушил его голос.

Он как подкошенный рухнул на землю...

Но в это время случилось нечто совершенно неожиданное...

На лужайку, где происходила эта сцена, делая огромные скачки, выбежал высокого роста человек в боксёрском с красными перевязями одеянии.

— Я вам дам, ублюдки, пленных баб обижать! — во всю глотку по-русски крикнул он.

Европейцы на мгновение оцепенели; потом Томкинс бросил Елену, Гауптман — Уинг-Ти, солдаты — свои ружья, и все пятеро кинулись бежать прочь, оглашая воздух переполошёнными криками:

— Боксёры! На помощь, спасите!

Загадочный боксёр, тот самый, который накануне штурма Пекина вошёл в столицу, в один прыжок очутился около брошенных англичанами ружей, схватил одно из них и что было силы швырнул его в убегавших. Ружьё шлёпнулось около удиравшего Гауптмана, и тот завизжал, как ошпаренный...

Не обращая более внимания на беглецов, боксёр кинулся к девушкам. Елена была уже около бесчувственного Вань-Цзы и старалась остановить кровь, бежавшую из двух ран у него на груди. Первой на глаза боксёру попалась маленькая китаянка.

— Уинг-Ти! — крикнул он. — Ты ли это?

Та широко раскрыла от изумления глаза и тихо вскрикнула:

— Казак!

— Он, он самый! Он и со всеми потрохами! — кричал боксёр, облапив маленькую китаянку и осыпая её лицо поцелуями. Эй вы, Чибоюйка, Тянь-Хо-Фу! Гайда сюда скорее, бросьте вашу образину! Сестрёнка нашлась...

Это Зинченко у моста На-Ли-Цяо изображал из себя посланного маньчжура. Его же спутники были сыновья Юнь-Ань-О.

Смелый казак попался в руки китайцев как раз перед тем, когда отряд под начальством Шатова кинулся на китайский лагерь на берегу Пей-хо. Десятеро китайских солдат вышли следом за тем, который стал жертвой Тянь-Хо-Фу.

Как ни силён и ловок был Зинченко, а с десятью он всё-таки справиться не мог. Братья же вдруг исчезли, как сквозь землю провалились. Казак ждал уже себе смерти, но, к его великому изумлению, китайцы не убили его, а потащили за собой. Как раз в это время на китайский лагерь и было произведено нападение с двух сторон, а солдаты, захватившие Зинченко, предпочли не возвращаться в свой лагерь, а удрать подальше от поля битвы.

Зинченко они берегли: русские в плену были необыкновенной редкостью. В Хе-Си-У они сдали пленника своему начальству. Казака заковали и бросили в сырой тёмный погреб. Ему уже было известно, что наутро его распилят тупой пилой перед строем китайских солдат, и Зинченко Думал только о том, чтобы ему не выдать перед врагами чувства боли.

В глухую полночь по лестнице погреба спустился какой-то человек с узлом в руках. Это был Чи-Бо-Юй. Он с братом, благодаря своим боксёрским костюмам, смог подойти к часовым, караулившим погреб и не подозревавшим в этих «носителях духа» своих заклятых врагов. Выбрав удобную минуту, братья закололи часового и притащили пленнику платье.

В боксёрских одеждах им удалось свободно уйти из Хе-Си-У. Зинченко порывался немедленно возвратиться к своему отряду, но братья доказали ему, что это значило бы без всякой пользы идти на верную смерть. Им пришлось бы пробираться через всю китайскую армию, и Зинченко непременно выдал бы себя. Вместо этого они предложили идти на Пекин и там дождаться, когда туда войдут русские. О победе русских под Хе-Си-У и о движении их на Тун-Джоу они ничего не знали. Им приходилось пробираться там, где нельзя было ожидать никакой встречи с китайцами. В Пекине они уже были в полной безопасности. Там Зинченко слился с массой. Но один раз он чуть не выдал себя...

— Экие подлецы! — забывшись, выбранился он, увидев разрушения, произведённые в Пекине самими китайцами.

Братья так и замерли... Боксёр, выражающий свои чувства на чужом языке... да разве это не привлекло бы внимания тех из и-хо-туанов, которые услышали бы восклицание такого своего товарища?.. К счастью, никто ничего не услышал, и опасное мгновение миновало.

У братьев была своя цель, которая Зинченко стала понятна только тогда, когда они были уже в Пекине. Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу явились в Пекин с намерением во что бы то ни стало отыскать убийцу своего отца и похитителя сестры, чтобы расправиться с ним по-своему.

Только в Пекине они определённо высказались по этому вопросу. Зинченко припомнил своё столкновение с «образиной» и, понятно, выразил полное согласие помогать братьям.

Они отправились на поиски, видели бегство двора и, наконец, выследили Синь-Хо, когда он с Вань-Цзы прошёл в павильон Елены.

Осторожный Чи-Бо-Юй не позволил брату и приятелю напасть на сына Дракона немедленно. Он даже оставил их в чаще парка, а сам отправился на предварительную разведку.

Когда он подполз к павильону, Синь-Хо был один.

Сообразив, что это — самый удобный момент овладеть им, Чи-Бо-Юй позвал своих товарищей.

— Синь-Хо один! с несказанной радостью объявил он. — Нас трое. Мы без всякого труда и риска схватим его...

Зинченко поморщился:

— Один, говоришь? А нас трое!.. Нет, на одного втроём идти не годится... Подло это, братцы.

— Синь-Хо очень силён! — возразил Чи-Бо-Юй.

— Знаю, на себе испытал. А всё-таки втроём на одного не пойду... Ещё бы пушку поставить!

— Казак, казак! — посетовал Чи-Бо-Юй. Ты бросаешь нас, ты лишаешь нас мести...

— Уж чего я там лишаю, не знаю, — возразил Зинченко, — а образину я к начальству с превеликим удовольствием сволоку. Помню я его... Только пойду я один на один, а вы стойте... Сломит меня образина, ну, ваше тогда дело. А до того самого времени — нишкни, милые люди!