Александр Красницкий - В пасти Дракона

Таков Пекин.

Наступал чудный вечер. Жара начинала уже заметно спадать. Солнечный диск, мечущий свои последние жгучие лучи, уже опустился за линию горизонта. Весь запад был озарён ярко-багровым заревом от лучей заходящего дневного светила. Жизнь в столице Поднебесной империи ещё кипела, но это уже были последние её вспышки: зайдёт солнце, ночная тьма окутает землю, замкнутся на свои запоры все шестнадцать ворот внутреннего Пекина, и замрёт эта жизнь вплоть до того времени, когда дневное светило снова выплывет из неведомых бездн востока на небесную твердь.

На стене маньчжурского города собралось, пользуясь часами отрадной сумеречной прохлады, небольшое общество европейцев. Были дамы, которым, вопреки существующим китайским законам, запрещавшим женщинам из опасения бога Гуань-лоо-э выходить на стену, разрешалось посещать её; им сопутствовали офицеры стоявших в Пекине охранных посольских отрядов: англичане, французы, японцы, русские, студенты русско-китайского банка, весёлые молодые люди, и несколько стоявших в отдалении китайских слуг, словно замерших в почтительных позах.

Среди европейских дам невольно должна была бы привлечь к себе внимание молоденькая блондинка в изящном весеннем туалете. Черты её лица нельзя было бы назвать правильными, но именно эта-то неправильность и придавала ей неотразимую прелесть. Кокетливая головка с золотистой косой, голубые глаза, смотревшие весело и наивно, румянец щёк, милая простота движений — всё невольно так и влекло к этой девушке, как казалось, недавно ещё вышедшей из детского возраста и только ещё начинавшей развиваться в женщину. Так было и на самом деле.

Около блондинки собралось большинство мужчин. Ни на мгновение не смолкавшие французы несли всякий вздор и околесицу, чтобы только вызвать улыбку на её пухленькие губки. Солидные англичане, проживавшие в Пекине no всевозможным коммерческим делам, не отступали от неё ни на шаг. Русская молодёжь окружала её, как преданный верный конвой, готовый охранять каждое мгновение своего маленького кумира от всякой опасности. Даже хмурый серо-желтокожий японец — полковник Шива — и тот словно поддался чарам этого молодого существа, и его раскосые глаза с удовольствием останавливались на изящной фигурке молодой девушки, не обращавшей, впрочем, на сумрачного японца никакого внимания. Она избрала себе постоянного кавалера, и в этом выборе сказался природный такт, ибо ни для кого выбор этот не мог быть обидным.

Постоянным кавалером в этот вечер оказался старый профессор английского языка Губерт Джемс, по уши влюблённый в Китай и во всё китайское. Вне этой любви для него ничего не существовало, и женские чары не производили на почтенного учёного никакого влияния.

Молоденькая красавица была не единственной представительницей прекрасной половины рода человеческого в этом небольшом кружке. Вместе с нею была подруга её, высокого роста бледноватая женщина с типичными русскими чертами лица. Она казалась несколько старше своей молоденькой подруги. В её движениях замечалось более уверенности, так сказать, солидности, важного покоя, который обыкновенно и отличает особенным отпечатком уже замужних женщин. Золотое гладкое кольцо на безымянном пальце доказывало, что она уже действительно была замужем, но в то же время заметно было, что держит она себя совершенно свободно и легко среди всей этой разнородной компании.

Молодая девушка была Елена Васильевна Кочерова, дочь русского богатого коммерсанта Василия Ивановича Кочерова, более года по торговым делам своим жившего вместе с семейством в столице Поднебесной империи.

Её-то и видел во сне Николай Иванович Шатов в тот вечер, когда он вернулся в холостую квартиру из фанзы бедного Юнь-Ань-О. Ею он и бредил, когда шум тревоги разбудил его, а рвавшееся прямо в окна зарево пожара разом рассеяло все его грёзы и мечты.

Подруга Елены Васильевны была жена её родного брата Варвара Алексеевна. Михаил Васильевич Кочеров, единственный сын и единственный помощник отца во всех делах его, был в это время далеко от них — в пустынях Маньчжурии, где у него были дела по подрядам на восточнокитайскую железную дорогу, и молодая женщина более полугода уже оставалась, что называется, «соломенной вдовушкой».

Молодая компания шумела и смеялась, шутила, перекидывалась всевозможными остротами, вовсе не стесняясь небольшой кучки мужчин, стоявших невдалеке и с жаром разговаривавших между собой.

Тут были все до некоторой степени «властители положения»... Серьёзный англичанин, посол Великобритании сэр Клод Макдональд, холодный, бесстрастно-важный и словно застывший в своём напускном бесстрастии. В сравнении с ним живой, необыкновенно подвижный m-r Пишон, представитель Франции, составлял резкий контраст. Он один говорил и смеялся за всех, оживляя своей неподдельной непринуждённостью всю эту небольшую компанию дипломатов. Тут же был дымивший сигарой, грубоватый, надменного вида германский дипломат барон Кеттелер, как-то свысока глядевший на всех присутствующих. Вместе с дипломатами вышли подышать вечерней прохладой на стену Дмитрий Дмитриевич Покатилов, управляющий русско-китайским банком, лучший в мире знаток Крайнего Востока, профессор Позднеев, великий знаток Маньчжурии. Не обошлось, само собой разумеется, и без представителей прессы. «Седьмую великую державу» в этом небольшом кружке представлял д-р Марриссон, знаменитый корреспондент лондонского «Times», серьёзный пожилой человек, всё видевший и делавший в то же время вид, что он ничего не замечает.

Кроме них, тут же было ещё несколько пожилых и важного вида людей: английских и германских крупных негоциантов, банкиров и даже один из представителей «воинствующей католической церкви», почтенный старик миссионер д’Аддозио.

В то время, как молодёжь шумела, смеялась, наполняя своим шумом всё вокруг себя, дипломаты вели себя сосредоточенно-важно, словно они составляли из себя какую-то конференцию, а не пользовались минутами выпавшего на их долю отдыха.

— Нет, господа, что бы вы ни говорили, а в Китае чувствуется что-то такое совершенно небывалое! — говорил пожилой краснощёкий м-р Раулинссон, лондонский негоциант, представитель своей фирмы в Пекине. — Я могу считаться здесь старожилом и думаю, что хорошо знаю китайцев. Почему-то они мне кажутся чересчур подозрительными.

— Что-то особенное замечаете вы, почтенный сор? — спросил у него коротенький толстенький Макс Миллер, немец, тоже немало живший в Китае. — Я не вижу в поведении наших желтолицых друзей ничего особенного. Они приветливы, вежливы, тихи, как и всегда.

— Не скажите: всё это — маска!

— Но почему вы так думаете?