Александр Красницкий - В пасти Дракона

И этот подвиг стоил всего только трёх раненых: Шумирай — в кисть руки, Крафт — в ногу да ещё стрелок Ткач — в горло.

Только и всего.

Из всех союзников лишь японцы отличились в этом беспримерном деле. Едва их командир увидал, что русские стрелки штурмуют сильнейший из фортов, он новел своих солдат на другой, также сильно укреплённый, форт. С ловкостью обезьян карабкались воины Микадо на стены; первому из очутившихся на стене китайцы срубили голову, но остальные взобрались и быстро очистили форт от противника.

Англичане и немцы, уже когда главное дело было совершено, тоже взяли штурмом один из второстепенных фортов. Впрочем, и они кое-что сделали. Китайские орудия были обращены ими против китайцев же, и одним удачным выстрелом удалось взорвать пороховой погреб... После этого взрыва защитники фортов разбежались.

Таку был взят.

Капитан Поль первым же делом позаботился о том, чтобы занять квартиру коменданта взятой русскими крепости под свой штаб. Какое чувство умиления должно было овладеть им, когда в зале изгнанного из Таку китайского мандарина он увидел портрет своего императора [43] «Ostasiat. Lloyds». ...

Когда пыль и воодушевление бойцов несколько улеглись, осмотрелись и только тогда поняли, какой подвиг был совершён русскими стрелками...

Крупп, германский производитель пушек, снабдил китайцев такими усовершенствованными орудиями, какие сама Германия только ещё собиралась вводить у себя... Но и Крупп не помог... Неприступная крепость, которую защищали три тысячи отборных китайских солдат, не смогла устоять перед ротой русских чудо-богатырей... Да! Взятие Таку, как, немного спустя, и Тянь-Цзиня, сражение под Хе-Си-у, взятие Пекина, Мергень, Ажехе, Эхо, Цицикар, Нингута — это дела, описание которых составит славнейшие страницы в истории русской армии.

Это немеркнущие солнца русской славы, но...

Но равный Конфуцию по глубине мысли, по широте её полёта китайский философ Лао-Цзы сказал: «Блистательнейшая из побед не что иное, как зарево пожара. Победителям воздавайте погребальные почести, встречайте их слезами и воплями скорби, и пусть памятники их побед будут окружены могилами»...

Великая мудрость в этих словах!

Таку был взят в ночь с 3-го на 4-е июня.

4-го июня китайские правительственные войска впервые начали военные действия против отряда полковника Анисимова в Тянь-Цзине. 5-го июня китайские правительственные войска впервые начали военные действия против отряда Сеймура, который до того они совершенно спокойно пропускали мимо себя. 7-го июня был убит в Пекине германский посланник фон Кеттелер, и собственно с этого времени началось то, что так громко называют «осадой посольств». До этого времени правительственные войска не только не выступали против европейцев, но даже не раз разгоняли силой оружия скопища волнующейся черни...

Sapienti sat [44] Разумному достаточно. .

— C’esL presque miraculeux [45] Это — почти чудеса! ! — воскликнул французский адмирал Куржоль, когда на другой день после штурма осматривал взятую крепость.

Да, адмирал был прав.

А вот на ютах «Гиляка» и «Корейца» под русским военным флагом в безмолвном спокойствии смерти лежали те, кто ценою своей жизни [46] Русские потери: на «Гиляке» убито 8 нижних чинов, ранено 2 офицера и 16 нижних чинов; на «Корейце» убито 1 офицер и 5 нижних чинов, смертельно ранен 1 офицер и 4 нижних чина, более или менее тяжело ранено 16 нижних чинов; в штурмовавшей роте смертельно ранен 1 и легко ранено 2 нижних чина; на «Бобре» ни убитых, ни раненых не было. вызвал это восклицание впечатлительного француза. Для них всё было кончено, и никакая сила в мире не могла возвратить им жизнь, отнятую чудесами только что закончившегося боя...

А они, эти жертвы чудес, были дети великой России. Их кровь вопиет к небу об отмщении тем, кто был виновником этих чудес...

такое время, какое переживали в конце мая прошлого года собравшиеся в Пекине иностранцы, высокопоставленным лицам было не до того, чтобы обращать внимание посольств на просьбы и ходатайства по частным делам обитателей европейского квартала.

Это прекрасно понимали и старики Кочеровы, так внезапно потерявшие свою любимицу. Вся их надежда теперь была на одного Вань-Цзы, единственного человека, не оставившего стариков в беде. Мало того, Вань-Цзы будто позабыл, что он китаец. Казалось бы, ему должна была грозить месть со стороны его соотечественников за частые визиты в Посольскую улицу, но он даже не обращал внимания на это. Он раздобыл пропуск у одного из влиятельных лиц европейской колонии, и дня не проходило, чтобы он не побывал в домике Кочеровых.

Разговоры велись только о Лене.

Василию Ивановичу было уже известно, при каких обстоятельствах пропала Лена, Вань-Цзы рассказал всё.

Глупая, взбалмошная девчонка! волновался старик Кочеров. — Она, конечно, сама виновата... Но что случилось с ней? Что могло случиться?

— Я обыскал весь Пекин! — отвечал Вань-Цзы. — Все мои люди поставлены на ноги. Елену ищут и...

— И что же?

— Нигде нет ни малейшего следа её... Я даже не знаю, как она могла убежать из моего павильона, где я предложил ей моё гостеприимство, пока не минует непосредственная опасность.

— Что же делать теперь? Как искать дочь, как хотя бы узнать, что с ней?

Вань-Цзы в ответ только печально опускал голову.

— Не знаю... Я теряюсь в догадках, — говорил он. — Во всей нашей столице осталось лишь одно место, где я не искал вашей дочери, да там её и быть не может! Она не могла попасть туда никаким образом. Это — Запретный город, где живёт наш император.

— Уж как и попасть ей туда? А всё-таки посмотреть не мешало бы... Может быть, она там!

— Не думаю, но всё-таки приму меры, — обещал Вань-Цзы.

Дарья Петровна целые дни плакала, но только этим пока выказывалось всё её горе. Она уже отчаялась когда-либо увидеть дочь в живых, считала её уже «упокойницей» и даже в молитвах номинала её, как «убиенную», хотя Василий Иванович строго запретил ей это.

— Ты, мать, свой «за упокой» оставь, пока мы досконально не знаем, что с Ленкой... Это не годится. Кто её знает? Может быть, и жива она...

В сердце отца всё ещё теплилась смутная надежда.

— Беда, ахти беда! — говорил он, когда настоятель русской миссии архимандрит Иннокентий со всем своим причтом перебрался в здание русского посольства. — Совсем последние времена настают... Жить становится нельзя.

Духовные особы миссии вели себя с уверенностью на помощь свыше.

— Бог дал, Бог и взял, — говорили некоторые из них. — Страшны и-хо-туане, их неистовства превосходят всякую меру, но надейтесь на Господа, и ни один волос не падёт с вашей головы. Господь — наше прибежище и сила!