Александр Красницкий - В пасти Дракона

Около орудий старался командор Вереютин. Палубу «Гиляка» осыпал град китайских снарядов, а командор с непонятным увлечением возился у своего орудия, пуская из него выстрел за выстрелом.

В каюту, когда перевязывали раненого в рот и щёку лейтенанта Богданова, принесли страшно обожжённого взрывом снарядного погреба матроса. Лейтенант просил приостановить его перевязку, указав, что есть более тяжёлый раненый. Этот же офицер, услышав, что на палубе кричат «пожар», несмотря на страшную боль в ране, бросился наверх, но, выходя, попал под выстрел большой кормовой пушки, и газами ему сорвало с лица всю повязку, что только и заставило его вернуться вниз. Врач Свечников не переставал перевязывать раненых в течение десяти часов подряд, отказываясь даже от глотка вина в их пользу. Обожжённый матрос Викулин схватил кишку и стал поливать выскакивавших из погреба, обратившихся в пламенные столбы товарищей. Мичман Фукс, также поливавший горевших, неоднократно посылал Викулина на перевязку, но тот всё отговаривался тем, что есть более тяжело раненные, чем он; а между тем, у него оказались такие ожоги, что через три дня он от них скончался. Тяжело раненный лейтенант Титов, положенный в своей каюте, собрал все силы и, встав с койки, уступил её обожжённому матросу, сам же сел на стул в кают-компании и упал в обморок.

Матрос Назаров был тяжело ранен при взрыве погреба; рядом с ним матрос Гилин представлял собой столб пламени. Когда на нём погасили одежду, он, весь обгорелый, сам притащил на спине Назарова на перевязочный пункт.

Все показали себя героями...

Вдруг огненно-багровый столб поднялся над южным фортом. Казалось, весь воздух задрожал от сотрясения. Это удачный выстрел, направленный Вереютиным, взорвал пороховой склад... Пулемёты с «Гиляка» осыпали в то же время форты снарядами, заставляя прислугу орудий то и дело разбегаться за закрытия. В то же самое время лейтенант Бахирев уже подводил под пробоины пластырь, работая со своей командой под непрерывным огнём...

Все, от командира и до последнего кочегара, невзирая на величайшую опасность, работали без суматохи, с рвением, словно гордясь выпавшей на их долю участью доказать перед лицом всей Европы, что более удалых моряков, чем в России, нет.

Не слаще приходилось и «Корейцу». Один за другим два снаряда пробили его борт и зажгли кают-компанию над кормовым бомбовым погребом. Первый из них, словно ножом, срезал голову спустившегося с палубы лейтенанта Евгения Николаевича Буракова, того самого офицера, который так рвался в экспедицию Сеймура. Оправдались его предчувствия. Слава героя осенила его только после смерти.

На гибель славного моряка не было времени даже внимания обратить. Бледные как полотно матросы кинулись со шлангами, видя, что их товарищ, «хозяин трюмных отсеков», Ларионов, который должен был открыть краны трюма для затопления бомбового погреба, был ранен, хотя и слегка, вторым неприятельским снарядом и потерял ключи от них... Опасность была велика, как никогда. Взрыв «Корейца» мог повлечь за собой гибель его соседей. Это и произошло бы, если бы молодцы-матросы не затопили через помпы крюйт-камеру и бомбовый погреб и не успели в последнюю минуту затушить пламя.

А на палубе словно и не замечали той опасности, которая царила под ногами всех этих удальцов. Хотя во время боя лодка и не двигалась с места, рулевой старшина Малих всё-таки счёл своим долгом стоять у руля и только когда у него сильно пересохло в горле, решился оставить свой в сущности добровольный в данной обстановке пост и сошёл вниз напиться воды. Когда он возвращался, его ранило в обе ноги, тем не менее, он, едва добравшись до руля, стал у него. Отправили его на перевязку, но после неё он опять приполз на своё место. Тогда уже в дело вмешался командир лодки и приказал Малиху уйти и лечь, чему тот повиновался, но с видимой! неохотой. В это время артиллерийский бой был в полном разгаре. Метким выстрелом командора Вавилова был взорван пороховой погреб ещё одного форта, но это не заставило китайскую крепость умолкнуть. Новый снаряд впился в борт «Корейца», разворотил его и, разорвавшись внутри судна, смертельно ранил четверых матросов и ревизора лейтенанта Василия Егоровича Деденёва. Через несколько минут новый снаряд пробил правый борт, испортил непроницаемые переборки и положил при разрыве на месте ещё одного матроса...

«Бобр» со своих бортов так и сыпал смертоносные снаряды на намеченные им по диспозиции форты. Оттуда отвечали адским огнём, но замечательно, что ни один человек на борту «Бобра» не был убит, на нём не было раненых и даже никаких повреждений это судно не получило...

— Голубки спасли! — говорили после матросы, вспоминая о двух голубках, усевшихся на фок-реях и улетевших только после окончания боя, когда всё кругом уже утихло...

Досталось и «Iltis». Судьба сыграла с немцами очень злую шутку. Едва только начался бой, как снаряды с фортов так и стали впиваться в борта германского судна... Семеро матросов были убиты, командир корабля Ланс тяжело ранен.

— Проклятье! — восклицал он, когда пришёл в себя. — Ведь китайцы испортили моё судно, убили меня и моих матросов из германских пушек, снарядами, выпущенными с германских заводов...

Что может быть злее подобной иронии судьбы?

Германские пушки германскими снарядами расстреливали германское судно и убивали детей Германии.

Впрочем, немцы могли гордиться. Они сами на себе, на своей шкуре испытали добросовестность своих фабрикантов...

Рассвет давно уже начался. Над Таку выплыло, заливая огненными лучами картину разрушения, ярко-багровое солнце.

Один из фортов горел.

В это время подан был сигнал, чтобы соединённые десанты пошли на штурм фортов с суши.

Новая забота для судов.

Одно за другим они стали приближаться к фортам. Первым пробралось «Algeria», за ним подтянулись «Бобр» и «Lion». Под ужаснейшим огнём с берегов притащились искалеченные «Гиляк» и «Кореец». Вдруг совершенно неожиданно к ним присоединилась и американская канонерка. Оказалось, что одна из китайских гранат случайно попала в «Моnосасу» и разбила спасательный бот.

— Вот и мы теперь можем примкнуть к этим сумасбродам! — объявил своим офицерам командир «Моnосасу», старый моряк-волк, уже тридцать лет плававший в китайских водах. — У нас теперь руки развязаны...

Согласно военным законам его страны, американцы не смели начать боя без распоряжения высшей власти, но тот же закон обязывал их отвечать на произведённые по ним выстрелы.

Несмотря на упорство артиллерийского боя, сделано было очень немного. Все форты оставались невредимы. Они даже отвечать стали лениво. Ведь китайцам было известно, что сухопутные силы союзников крайне малы.