Александр Красницкий - В тумане тысячелетия

— Да, он не пощадил своей жизни, чтобы спасти сыновей. Но несчастному это не удалось... Моран был принесён в жертву у него на глазах... Слушайте, как это было. Викинги после счастливого похода опустошили огнём семинское королевство и увели на остров юного Морана. Ламор пытался освободить сына, но проиграл сражение и сам попал в плен... Победитель, раздражённый его дерзостью, приказал совершить жертвоприношение — жертвой был назначен Моран... Как сейчас, помню я, в глубоком молчании окружил место жертвоприношения народ: воины и мы, пришельцы, гостеприимно допущенные под чуждый нам кров. Крепко связанный ремнями Ламор лежал в этом страшном кругу смерти. Была ночь. Сквозь тёмные тяжёлые облака проглядывал бледный серп месяца. Звёзды чуть-чуть горели красноватым светом; из-за мрачных камней, казалось, доносились громкие ужасные голоса духов, ожидавших кровавого подношения... Возле камня смерти, недвижимый, склонивший седую голову на иссохшую грудь, стоял старый жрец... Его тихий шёпот заглушался отчаянными криками несчастного отца, не просившего пощады, не жаловавшегося на злую судьбу, а проклинавшего победителей и призывавшего всякие беды на их головы...

Вдруг жрец обнажил жертвенный нож, трижды взмахнул им у себя над головой и приказал нам начать песнь смерти... Печальные звуки, жалобные стоны, зловещие крики, полные невыразимого ужаса, пронеслись по всей окрестности. После наступила могильная тишина. Толпа раздалась и пропустила воинов, влачивших закованного в цепи юношу... Какое жестокое страдание ясно выразилось тогда на лице несчастного отца! Он охотно отдал бы выжать из жил капля по капле всю свою кровь, только бы спасти несчастного... Как он забился на земле, стараясь разорвать свои путы, но тщетны были все его усилия; крепки оказались ремни...

Жрец схватил юношу за курчавые волосы и поволок его к камню смерти.

«Примите эту кровь, боги! — зычным голосом закричал он, придя при виде трепещущей жертвы в такое дикое бешенство, что на устах его показалась пена. — Вы, бессмертные, даровали моему народу победу, в благодарность он приносит вам эту жертву... Избавьте же его от голодной смерти, и снова вам будут обильные жертвы... Все деревья жертвенной рощи будут увешаны телами пленников, посвящённых тебе, светлый Один. Жертвенный ручей выйдет из своих берегов, запруженный телами жертв тебе, кроткий Ниорд; на камне смерти не будет высыхать кровь в честь твою, грозный Тор!.. Примете же, молю вас, эту кровь...»

Тут жреца прервал отчаянный голос несчастного отца.

«Чудовище! — вскричал он. — Убей лучше меня!.. От моего копья пали ваши витязи. Сын мой Моран не причинил им ни одной раны...»

Но жрец был глух к мольбам несчастного отца. По рукоять вонзил он нож в грудь юноши. Затрепетало в предсмертных судорогах юное тело, брызнула на камень смерти горячая кровь... Жертва грозному богу была принесена... В смущении разошёлся народ от жертвенного камня, а мы в ту же ночь, пользуясь попутным ветром, подняли паруса и унеслись к берегам франков.

— Что же сталось с Ламором? — спросил Дир.

— Не знаю, после я слышал, что он спасён был своей дочерью... Мы только более не видели его. Ветер попутный нёс нас, не переставая дуть, пока наконец не увидели мы вдалеке богатый город... Высокие городские стены с башнями и золочёные купола храмов привлекли нас.

«Вот где ждёт нас богатая добыча! — объявил наш славный вождь Гастингс. — Но нас мало. Не взять нам его силой».

И в самом деле, слишком укреплён был этот приморский город. Нет равного норманнам по храбрости и отваге, но сила всё-таки была не на нашей стороне. Когда Гастингс приказал нам попрятать в трюмы наших кораблей всё оружие и велел всем нам снять украшения с бортов, поняли мы, что, не надеясь на силу, решил он завладеть городом хитростью...

Так и было...

Едва только нас заметили в городе, как сейчас же подняли тревогу. Вмиг закрыты были городские ворота. Вооружённая стража высыпала на стены, готовая отразить всякое нападение. Тут мы поняли, что прав был наш вождь. Невозможно было взобраться на стены, так как нельзя было поставить лестниц. Идти же на приступ с суши и думать было нечего — не так многочисленна была наша дружина. Обождать, пока подойдёт Иернсад, Гастингс не пожелал...

Укрепившись на якорях, он послал в город послов, — я был между ними, — которым приказали идти без оружия.

Нас, послов, приняли дружелюбно.

«Мы люди с севера! — сказали послы по приказанию вождя. — По воле богов наших покинули мы нашу страну и ходили воевать в землю бриттов...

Но боги изменились к нам и послали бурю. Не с враждебными намерениями пришли мы к вам в гавань, а занесены мы грозным шквалом. Намерения у нас мирные. Не хотим мы воевать с вами, а желаем только закупить в пристани что нам нужно и исправить повреждения судов. Притом же начальник наш болен, и беспокойная жизнь наскучила ему... Желает он в последние дни своей жизни принять вашу веру и быть похороненным в том городе, где его застигнет смерть».

Так говорили послы, а начальники города с великой радостью слушали их слова. Не того они ожидали от нас. Все они дрожали от боязни нашего нападения, а теперь, когда услыхали наших послов, обрадовались, и начали с нами мирные переговоры. Однако они всё-таки соблюдали осторожность и городских ворот нам не открыли...

Прошло немного времени, и Гастингс снова выразил желание принять веру христиан. Его, под видом больного, перенесли в город, где над ним были совершены все обряды. Гастингс казался умирающим, когда он был перенесён снова на наш корабль. Его провожали начальник города и жрецы...

На другой день с наших кораблей послано было в город извещение, что умер наш вождь... Громкий плач раздавался до этого и в стане нашем, и на судах. Это ещё более уверило недальновидных франков в том, что Гастингс действительно не существует более на свете...

С печальным извещением прибыли в город послы. Они сказали, что, умирая, вождь наш просил, чтобы похоронили его в городском монастыре...

Богатые дары завещал он на память о себе. Меч свой, свои перстни и множество других драгоценностей отдавал он христианскому храму.

С радостью согласились на это правители города, и на другой же день разрешено было внести нам в город прах нашего вождя... Этим разрешением мы не замедлили воспользоваться. Гастингса, одетого в броню, положили в гроб со всем его оружием... С большой пышностью понесли мы его к городским воротам. Впереди многочисленные воины несли завещанные «покойным» дары — перстни и пояс, украшенный золотом и серебром, мечи, секиры и иные драгоценности.

Кровожадный Тир ослепил франков... Они пропустили сопровождавшую «прах» вождя дружину за городские стены... много воинов вошли при этом, но до поры до времени не смели они нападать на жителей... С виду они были безоружны, и никакого коварства с их стороны недальновидные франки даже не подозревали.