Александр Красницкий - В тумане тысячелетия

На другой день «утренний дар» [17] Hindragsgaef от hindragher — брачная ночь, то есть то, что дарили утром после брачной ночи. был свидетельством перед всей Скандинавией того счастья, которое подарила Эфанда своему супругу...

В мире, в согласии полном потекла жизнь счастливых супругов. Бела только радовался на своих детей.

Не один Бела, однако, радовался за Рюрика и Эфанду. Все жители приморского города с любовью смотрели на счастливую чету.

Рюрик в безмятежном счастье любви забыл, казалось, и шум битв, и все дела, бывшие неизбежным последствием его похода в приильменскую страну. Он даже и не интересовался вестями из покорённого края.

А вести оттуда приходили...

Бела чрезвычайно дорожил завоёванным краем. Через него проходил путь в греки, и для конунга очень важно было держать начало этого пути в своих руках.

Незаметно шло время, тихо сидели в своих местах покорённые славяне; старый Бела стал мало-помалу успокаиваться, получая оттуда обильную дань.

Не любили долго засиживаться скандинавские мужи. Сладки чары любви, отрадна прелесть домашнего очага, но едва прозвучал рог призывный — зашумели ратным шумом и города, и деревни, со всех сторон стали собираться в Сигтуну воины...

Морской конунг Сторвард созывал дружины для набега на страну пиктов, где царствовал Этельред, давнишний его противник.

Как ни страстно хотелось Рюрику остаться под родной кровлей, но ни на миг не прельстился он мыслью остаться дома и отказаться от участия в набеге.

Поднял он варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Сторварду.

Нечего и говорить, что варяги, да ещё под начальством их славного вождя, с радостью были приняты конунгом...

Ни одной слезинки не уронила Эфанда, провожая супруга. Но если бы кто мог заглянуть ей в сердце, то увидел бы, что оно разрывалось на части от тяжкого горя...

Однако скандинавские женщины умели владеть собой, и Эфанда ничем не выдала своей печали.

Только когда скрылись на горизонте белые паруса кораблей, тяжело вздохнула она, и на её чудных, голубых, как весеннее небо, глазах заблестели слезинки.

В жарких сечах с врагами забыли берсерки об оставленной родине. С прежней храбростью бился Рюрик в первых рядах варяго-росской дружины, но ни на один миг не забывал он о своей милой Эфанде.

Незаметно прошли почти два года похода. Судьба хранила вождя варягов. Ни один вражеский меч не коснулся его. Живой и невредимый вернулся он в свои фиорды.

Вернулся и получил тревожные вести с берегов Ильменя.

Узнал Рюрик, что пробудился от своей нравственной спячки народ славянский, как один человек восстал он против своих покорителей и прогнал их.

Что делать?

Дряхл старый Бела. Как оставить умирающего старика одного? Но как не покарать и виновных?

Как спустить им дерзкое их выступление против норманнов?

По совету Белы решил Рюрик созвать тинг, на котором он намеревался объявить новый поход на Ильмень...

Слишком памятна была всем удача первого похода. Ещё до тинга заволновались скандинавы, готовые к новому набегу на страну, которая в их воображении представлялась сказочно богатой.

Новая гроза собиралась над приильменскими славянами, но судьба судила им совсем иное...

Посмотрел, тряхнул главою,

Ахнул дерзкий и упал.

а Ильмене действительно было неспокойно.

Для всех новгородцев так и осталось тайной, что навестивший их посадника вождь варягов Рюрик был не кто иной, как Святогор, когда-то позорно изгнанный при их участии с берегов Ильменя. Впрочем, они и не допытывались. Новгородцы видели, что варяги чрезвычайно милостиво относятся к ним, не жгут их жилищ, не совершают нападений на них и довольствуются весьма небольшой — посильной — данью. Всё это они приписывали мудрости своего посадника и его умению обращаться со свирепыми чужеземцами.

Итак, новгородцы были за себя спокойны, да, кроме того, они знали, что пришельцы не долго засидятся на Ильмене.

И в самом деле. Когда варяжские ладьи нагружены были обильной добычей, начальники дружин стали поговаривать, что пора бы и возвратиться им в родные края.

— Нигде так долго мы не засиживались, — толковали в стане варягов, — не с пустыми руками мы домой приедем.

Понимал и Рюрик, что задерживаться с возвращением на родину не было смела. Но он во что бы то ни стало хотел оставить приильменскую страну в своих руках.

— Друзья, — говорил он, посоветовавшись с начальниками дружин, — нельзя нам выпустить из рук то, что мы приобрели мечом... Подумайте сами: из Нево по Волхову идут наши ладьи в далёкую Византию, а если мы оставим эту страну, не удержав её в руках своих, то окрепнут роды славянские и не будут пропускать наших дружин за Ильмень.

— Правда, правда, — послышались голоса в ответ на эту речь.

— Вот и должны мы владеть всей этой землёй, чтобы проход к эллинам всегда был нам свободен.

— Но как же это сделать?

— Пусть некоторые из нас с дружинами останутся в землях приильменских, одни в Новгороде, другие — по Ильменю, а третьи пусть собирают дань с племён ближайших. Обложим мы племена и роды славянские данью тяжёлой только для того, чтобы знали они, что есть над ними власть, и не осмеливались бы выйти у нас из повиновения.

— Верно! Обложить их данью! Взять с «носа», как у нас в Скандинавии.

— С «носа» нельзя — где их всех сосчитаешь! Будем брать с «дыму» по шкурке куньей.

Так и было решено.

Впрочем, в этом случае Рюрик действовал не совсем самостоятельно. Главную роль тут играл новгородский посадник Гостомысл. Он-то по большей части и советовал Рюрику обложить приильменских славян данью.

«Пусть на себе узнают, как тяжело ярмо иноплеменника, — думал мудрый посадник, — сдавят, стиснут их варяги, поймут тогда они, что не в них сила, а в одной крепкой власти, которая всеми бы делами правила, всё в порядке держала, от врагов защищала и суд правый творила».

С этим именно расчётом он и уговаривал племянника обложить приильменцев данью.

— Пока всё ещё ничего, — предупредил, однако, Гостомысла Рюрик, — но я знаю своих удальцов, не утерпят они и будут двойную дань собирать, затяготят они роды славянские.

Гостомысл в ответ хитро улыбался.

— В их пользу это будет, — говорил он.

Рюрик верил мудрости Гостомысла и потому не замедлил исполнить его желание, и все славяне, включая весь, мерю и кривичей, были обложены варягами данью.

Он затем оставил завоёванную страну, и в предыдущих главах мы видели, как встретил победителей старый Бела...

Но опасения варяжского вождя всё-таки оправдались...

Лишь только главные силы Скандинавии ушли с Ильменя, оставшиеся вожди дружин почувствовали себя полными хозяевами покорённой страны...