Сергей Зайцев - Седьмая печать

Неожиданно подполковник улыбнулся, причём улыбнулся он подкупающе тепло, отечески как-то:

— Ну-с, молодой человек, приступим...

Однако молодой человек сразу отрезал:

— Я ничего говорить не буду.

— Разумеется, разумеется, — с готовностью согласился подполковник. — Говорить буду я. А вы будете слушать. А потом — будете писать.

Давать признательные показания. Но тоже не сегодня.

— Ничего я не буду писать, — молодой человек как бы для пущей убедительности переплёл пальцы рук в замок. — Ничего я не знаю. И писать, значит, мне нечего.

Но подполковник пропустил эти его слова мимо ушей, заглянул в первый лист:

— Вадим Петров Бегаев, из мещан. Сколько годков?

Бегаев сидел с хмурым лицом; рот на замке, переплетены пальцы.

Подполковник продолжил:

— Годков восемнадцать. Боже мой, какой чудный возраст! Начало жизни, рассвет, — он отодвинул папку с бумагами в сторону. — Думаю, мы метрик поднимать не будем. Мне и без того ясно, что никакого кузена в Берне у вас нет. Напомните кстати... городишко этот... Берн... в какой стране?

Бегаев молча улыбнулся: меня, дескать, на мякине не проведёшь; знаем мы, в какой стране Берн-городишко.

— Как же вы так смешно попались? — подобрался подполковник с другой стороны. — С виду такой умный молодой человек. Сразу можно сказать: образованный, начитанный.

— Университетов не кончал.

— Надо же! А впечатление оставляете весьма, весьма образованного молодого человека. Даже жаль, что мы с вами... как это поточнее выразиться... э-э... по разные стороны баррикады. Да. Пожалуй, так более всего приличествует ситуации. По разные стороны баррикады. Но это не надолго, юноша. Можете мне поверить.

Арестованный насторожился, взглянул на подполковника исподлобья:

— Что вы имеете в виду?

— О, совсем не то, что вы поимели в виду. Я вовсе не буду агитировать вас перейти на мою сторону, не буду склонять к своим идеалам, и сам не собираюсь переходить на героическую сторону вашу, не стану склоняться. История сведёт нас где-то посередине, обстоятельства помирят нас на самом верху баррикады, и мы обнимемся и споем ещё на два голоса песнь во славу отечества, которое будет устраивать всех. Поэтично, правда?.. Поверьте, юноша, придёт время, когда и вы достигнете своих целей, и мы не потеряем лицо.

Юноша Бегаев явно не поверил, что когда-то придут такие времена:

— Вот если бы мне сейчас револьвер...

— И что? Убили бы меня? Да полноте, вы мухи не обидите, — усмехнулся дружески подполковник. — Поверьте моему намётанному глазу. И бог с ним, с револьвером! Давайте лучше поговорим...

— Говорите. Мне-то что! Вы тут хозяин.

— Вы, кстати, не будете на меня в претензии, если я сейчас скину сапоги? Целый день в сапогах, ноги, знаете, устают... — Ахтырцев-Беклемишев, выставив одну ногу из-под стола, принялся стягивать зеркально блистающий сапог; но сапог сидел на голени плотно, и скинуть его быстро не удавалось. — Вы не пособите мне?

Арестованный опустил голову, пытаясь спрятать злую ухмылку:

— Пусть вам лакеи пособляют. А я человек гордый.

Реакция арестованного не была для подполковника неожиданностью; возможно, он на эту реакцию намеренно и провоцировал арестованного:

— Вот видите! Вы ещё и гордый человек! Я не ошибся: хорошая светлая жизнь у вас впереди. Прекрасные данные от природы, умный, гордый... Подучитесь ещё маленько. И любые дороги будут вам открыты, сделаете завидную карьеру, — говоря всю эту чепуху, подполковник стянул-таки сапоги; и тогда вздохнул облегчённо, расправил плечи, опять отечески улыбнулся. — Итак, приступим к делу. Я вам сейчас скажу то, что выпи за что мне не скажете. Начнём с явочной квартиры...

Бегаев взглянул на него удивлённо:

— Если вы и так все знаете, зачем вам я?

Подполковник зацепился за его слова:

— Значит, про явочную квартиру вы знаете?

Арестованный прикусил язык, промолчал. До него в эту минуту со всей очевидностью дошло, сколь хитёр сидящий перед ним противник и сколь мастерски он умеет расставлять рогатки.

Ахтырцев-Беклемишев взглянул на него с участием:

— Да не пугайтесь вы так! Вы же, молодой человек, ещё никого не выдали. И предателем вас никто не назовёт. Вы же ни за что мне не скажете, что квартиру эту снимает мещанка Фанни Соркина в доходном доме у вдовы Марфы Яковлевой. Верно ведь, не скажете?

Бегаев вздохнул и промолчал.

— Ни за что не назовёте вы мне и членов своего кружка. Кого, например?..

— Я ничего не скажу. Вы меня либо отпустите, либо сразу казните.

— Казнить? — насмешливые искорки мелькнули в глазах у Ахтырцева-Беклемишева. — Не так это просто, друг мой. Казнь ещё заслужить надо. Казни надо быть достойным. А вы пока достойны разве что порки. Розог вы достойны, любезный.

Бегаев сидел, понуро опустив голову. И ответил куда-то в пол:

— Это унижение. Средневековое варварство. Нельзя так... Градоначальник Трепов уже однажды приказал выпороть Боголюбова. И Засулич в градоначальника стреляла. И суд присяжных её оправдал. И в вас будут стрелять — дождётесь...

— Н-да!.. Как вы ещё молоды всё же! Как вы легковерны! Но вернёмся к нашим... э-э!.. к нашему вопросу. К членам кружка то есть... Кроме упомянутой уже Соркиной, я бы мог назвать ещё Златодольского, Скворчевского, вашего старшего брата Виктора Бегаева, ещё двоих-троих... — Ахтырцев-Беклемишев бросил на арестованного быстрый испытующий взгляд. — И когда собирается кружок, вы мне ни за что не откроете. Так?.. Но я припомню сейчас: в каждую пятницу, вечером, иногда по воскресеньям. А Златодольский недавно принёс «Ремингтон». То-то радости было! Правда?..

Вдруг потеряв к Бегаеву всякий интерес, подполковник позвонил в колокольчик:

— Уведите арестованного.

Дверь открылась. В комнату вошёл солдат из охраны.

Бегаев вскинул на подполковника удивлённые глаза:

— Это всё?

Ахтырцев-Беклемишев тепло улыбнулся:

— Мы познакомились... — и, обмакнув перо в чернила, принялся что-то писать.

коло недели кружковцы тихо сидели по домам; некоторые, действительно, уехали из столицы — кто-то якобы по делам, кто-то якобы проведать родственников. Время шло, но никаких арестов не последовало. Ни одного. Тогда удивились: похоже, что юный Бегаев — орешек крепкий. И те, кто в нём сомневался, даже устыдились: напрасно наговаривали на парня.

Бертолетов после долгих размышлений, откинув сомнения, пригласил Надежду на очередное пятничное собрание кружка. На явочную квартиру они пришли с соблюдением целого ряда предосторожностей: ехали на конке, спрыгнули со ступеньки на ходу, огляделись, хвоста не было; не доходя до дома купчихи Яковлевой, свернули в проходной двор и с полчаса сидели в каком-то полутёмном подъезде, наблюдая, не увязался ли за ними кто, но не увидели никого, в ком можно было бы заподозрить шпика; потом как будто попрощались, разделились в толпе, Надя пошла вперёд, Митя резко двинулся назад, но вскоре встретились в оговорённом месте, и Митя сказал, что никакой слежки не заметил...