Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

– Дело в том, что там бы он не встретил того, что он встретил здесь.

– Эту девицу или этих девиц и дам, потому что их должно быть несколько в этом деле, судя по тем словам, которые он высказывал в бреду; вы говорите об этом, не правда ли?

– Очень может быть.

– Э! старина, правда, вы мне сразу понравились, потому что мне кажется, что вы любите моего молочного брата, а мне всегда приятно встретиться с людьми, с которыми я могу говорить о нём; но, в сущности, вы мне никогда не говорили, что за причина, почему вы так о нем беспокоитесь.

– Ба! это по случаю той истории, которую мне рассказали о нём и о той прелестной девице де Фонтанж, которая желает жить по-своему… Ах! бедный кавалер, если бы только от меня зависело помешать ему загореться подобной страстью!

– Вот! посмотрим! – сказал Мари-Ноэль, всё более и более озадаченный согласием идей и антипатий, – А ты, значит, тоже знаешь девицу Фонтанж?

– О! мы, богемцы, искатели и бродяги, чего и кого мы только не знаем! Одно только верно, что никогда я не желал бы встречаться с этой жестокой и гордой особой!

– Не по отношению ли к моему молочному брату?

– И по этому случаю и ещё по другим причинам.

– Разве нельзя этого рассказать?

– А! Боже! напротив того; это даже облегчает меня. Видите ли, Мари-Ноэль, как все это случилось. Никогда не встречалось никого, кто бы был жестокосерднее и презрительнее её к бедному люду. У ней столько гордости в одном только мизинце, сколько красоты во всей её особе; а это далеко немного, так как она чертовски хороша.

– Чертовски, это верное выражение, – подтвердил Мари-Ноэль.

– Так что даже там, в Руерге, где крестьяне ведут тяжелую жизнь, и там она не была милостива, а потому и не была любима. Но ею все восторгались за её лицо, и когда она появлялась, то народ находил удовольствие смотреть на нее и ей кланяться. Вы сейчас увидите, как она их вознаграждала. Однажды она, ехавши верхом, уронила свой хлыстик, тут неподалеку находился крестьянин, который поспешил его поднять и подать ей, держа свою шапку в руках. Вы думаете, может быть, что она сказала ему спасибо, как бы не так? Чтоб какой-нибудь мужик смел дотронуться до предмета, предназначенного её благородной ручке? Она стегнула его изо всей силы по лицу, до крови, и ускакала в галоп.

– Благодарение Богу, – пробормотал бретонец, – что она не сделала что-либо подобное мне!..

– О! она далеко не имела дело с неблагодарным! Крестьянин, получивший этот удар, далеко не был примером кротости, его даже все боялись, и он слыл первым смелым охотником за дичью на чужой земле. Несколько времени спустя, именно в то время, когда ваш барин находился в замке, случается важное дело. Девица пристрастилась к маленькой белой лани, которую ей подарили недавно; это животное было совершенно ручное, точно левретка. Здесь проявлялись восторги и радости изумления. Любимое животное проводило целые дни в обществе, а ночью её оставляли на свободе в маленьком парке, где у неё была своя клетка.

Но вдруг в одно прекрасное утро, нет более маленькой лани! Решетка была взломана, и животное убежало или было уведено. Ну! это наделало шуму. Велели произвести следствие и розыски; девица была в отчаянии и впадала в страшные припадки гнева.

Один из её сторожей, более злобный, но менее осторожный, чем все другие, бедный малый захотел обыскать домишко браконьера, того самого мужика, который получил некогда удар хлыстом от девицы. Он пришел туда именно в то время, когда маленький мальчишка браконьера крутил вертел, на котором жарилась задняя нога животного, которую сторож признал принадлежащей несчастной лани.

– О! постой! постой! это было важное дело!

– Такое важное, что виновный, изменнически захваченный, не будучи в состоянии ничем более защищаться, лишь только ударом ножа в живот сторожа, был схвачен, брошен в темницу замка и осужден на каторгу.

Однако зависело только от одной особы, чтоб этого не случилось, и наверное, даровав ему помилование, бы из него также сделали честного и хорошего человека. Нашелся кто-то, кто и подал ей этот совет и ходатайствовал за виновного. Ходатаем этим был кавалер Кётлогон.

– Это меня совершенно в нем не удивляет.

– Меня также; но он имел дело с женщиной без всякой жалости; она сухими глазами смотрела на рыдания ребенка осужденного на каторгу отца, и она всех оттолкнула от себя, не приняла никаких ходатайств. Таким образом Пьер Кольфа был сослан в Брест, где его послали в кандалах на каторжную работу.

– Что же стало с ребенком? – спросил Мари-Ноэль, заинтересованный этим рассказом.

– Тут-то и выказывается прекрасный характер вашего барина. Не достигнув, не смотря на свою просьбу, помилования отца, он взял к себе маленького его ребенка, он его усыновил, увез с собой и завербовал его юнгой на корабль.

– Боже мой! я понял наконец. Это тот самый маленький резвый мальчишка, который нас всех бесит на корабле, хитрый, как обезьяна, веселый, как зяблик; его все любят, и мой молочный брат ему все извиняет; маленький Жан, как мы его называем.

– Ах! вы его также любите, вы, мой добрый друг, знаете этого бедного мальчика, которому, по милости девицы Фонтанж, судьба послала худшую долю, чем сиротскую!.. Ну, что же! благодарю вас, вы все – моряки, люди с сердцем, это не то, что при дворе!.. Я ухожу довольный!.. До свидания, Мари-Ноэль!

– Скажи же мне, старик, ещё одно слово. Есть что-то, чего я не вполне понимаю в твоей истории. Как и почему интересуешься ты до такой степени этим мальчиком, и какое отношение?…

– Это правда; я вам это не объяснил… Отец этого Жана, браконьер Скорайльского замка, был моим другом.

– Только твоим другом?.. – сказал Мари-Ноэль, мигая глазами.

– Ничем более, – возразил небрежно хромой; – и этот несчастный человек исчез, потонув под опрокинутым судном в Брестской гавани.

– Довольно. Я у тебя не спрашиваю твоих тайн, старичок. Ты предан моему Алену, вот это все, что я хочу знать.

– За то, вы не говорите ничего лишнего, я предан вам на жизнь и на смерть. Я намереваюсь выказать ему ещё доказательство своей преданности одним советом, который вы ему передадите от меня сегодня же. Я знаю его друзей и его врагов лучше, чем он сам их знает. Скажите же ему, что я его умоляю быть осторожнее с дамой, которой принадлежит известный ему запах духов.

– Вот так хорошо, дама с благовонием! кто же эта дама?

– Вам совершенно лишнее знать более этого. Повторите ему лишь это.

– Охотно. На этот раз ускользаю, вот и г-н Ротелин уже уходит; мой больной сейчас останется совершенно один… Ах! проклятый болтун!

Молодой человек только что вышел из гостиницы и исчезал в глубине поперечной улицы.

Мари-Ноэль поторопился войти в дом, но он опять был остановлен у двери приездом большой коляски, у которой он поспешил, по обыкновению, отворить дверцы, что позволило ему видеть сидящих в ней двух великолепных дам, знатной осанки, но скрывавших, по распространенному ещё обычаю, часть своего лица под шелковыми полумасками.