Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

« item. за консультацию, данную госпоже маркизе де-М… 24 фунта».

Обер-го Фмейстерина пожала плечами и сделала презрительно движение губами.

Высший судья пропустил две страницы и продолжал:

– На этом листке, я нахожу это другое упоминание:

«item., передано г-же маркизе де-М… пузырек эссенции высокого достоинства, получила 1 000 фунтов».

Пониже, на том же листке, другое упоминание, заключающееся в следующем:

«item., за коробку очищенного порошка с большей тщательностью и отличного достоинства, получено от госпожи маркизы де-М… согласно нашему условию 10 000 фунтов».

– Я надеюсь, что это всё? – сказала обер-гофмейстерина голосом, изменившимся от гнева и ещё более от тайного волнения.

– Признаете ли вы себя, сударыня, в означении маркизы де-М… написанной на этих листах? Замечу вам, что было бы бесполезно уворачиваться от этого тождества, так как ваше присутствие на квартире ла-Вуазен было подтверждено точными доказательствами, а именно швейцаром, вас туда вводившим. [19] Ла-Вуазен имела швейцара и лакеев. Она начала повивальной бабкой; но не находя в этом ремесле достаточного дохода, чтоб удовлетворить своим склонностям распутству и роскоши, она вздумала вмешаться в колдовство, превосходное ремесло, в котором никогда не бывает недостатка в обманутых. Вскоре к этой отрасли она присоединила наследство Бринвильё, сделавшись обладательницей секретов итальянца Экзили для составления самых утонченных ядов. Покупатели её не щадили ей денег, она оставила свою скромную квартиру, наняла отель, обзавелась домом, экипажами и всеми утонченностями, которые в то время дозволялись роскошью. Это-то тщеславие её и погубило, возбудив внимание полиции на источник её пышности. Она была задержана и заключена в Бастилию с сорока своими соучастниками. Остальное знают.

– Правда, я спрашиваю себя, в бреду ли я? Или я нахожусь пред этим судом, столь славным и столь грозным, имеющим власть поражать великих преступников и возвратить безопасность смущённому обществу. Как! женщина моего звания видит себя привлеченной к этим перилам, потому что некая гнусная отравительница вписала в гадкую тетрадь начальную букву её имени, потому, что глупый лакей, может быть, подкупленный неприязненным влиянием, может быть просто обманутый сходством осанки, вздумал её узнать!.. Послушайте, это не серьезно, господа, и когда король узнает…

Президент прервал её строгим и исполненным достоинства движением.

– Регистратор, – сказал он, – подайте г-же маркизе эту связку бумаг.

Это было соединение полудюжины лоскутов бумаги, из которых самый большой не имел и пяти пальцев в ширину.

– Узнаете ли вы ваш почерк? спросил судья.

– Ба! прекрасное доказательство!.. все почерки женщин при дворе похожи друг на друга.

– Невозможно допустить подобную причину, в особенности в виду других писем, что здесь, писанные вами различным особам и сравнение с которыми утверждает совершеннейшее подобие с предыдущими. Но эти суть свидания, назначаемые или испрашиваемые у женщины Вуазен, чтоб побеседовать с нею, как там говорится, об настоятельных предметах важного значения.

– Пожалуй, – сказала она, так стесненная; – допустим на одну минуту, если это может быть для вас приятным, что эти лоскутки бумаги написаны моей рукою, что отметки в этой книжке касаются меня; где находите вы там предмет обвинения, подозрения?…

– Вы признаете эти два пункта?

– Я ничего не признаю; я вам предлагаю один вопрос. Если вы имеете на то право, не имею ли я его также?

– Но речь идёт о сношениях достоверных, неразрывных, дорого вознагражденных с вашей стороны, с настоящей преступницей.

Презрительная улыбка показалась на её губах.

– Хорошо, я хочу привести новое доказательство суетности человеческих суждений. Мне кажется, что дело герцогини де-Дрё вам недостаточно. Вы желаете присоединить к нему ровеню? Будьте удовлетворены. Какое было официальное ремесло вдовы Вуазен? Повивальной бабки. Какую постороннюю промышленность она к нему присовокупляла, по примеру большей части своих собратьев? Продажу мелочных предметов туалета и косметики. Мое преступление состоит, следовательно, в том, что в то время, когда я страдала последствиями после тяжких родов, которых врачи не в силах были вылечить, я обратилась к практике, всеми почитаемой за чудесные врачевания. Я покупала у неё косметику?… Но так как она её продавала; отчего же нет? Я испрашивала у ней консультаций в настоятельных выражениях? Когда вы призываете врача, господа, разве вы его не призываете с тем большей крайностью, чем сильнее вы страдаете? Я её щедро вознаградила за её услуги?.. Я поняла бы, если б меня упрекнули в противном. Но женщина моего имени и моего звания не торгуется за попечения и средства, которые должны возвратить ей здоровье и поддержать её свежесть. Всё ли тут?.. Забыла ли я что-нибудь?.. Остается ли ещё какая жалоба?.. Говорите… Я готова.

Судьи посоветовались снова между собой взглядом.

Это постановка, эти ответы, – значительное положение обер-гофмейстерины, из которой они делали себе непримиримого и страшного врага, в свою очередь приводили их в чрезвычайную нерешительность. Их убеждение было составлено, но они чувствовали что-то, что было бы достаточно пред обыкновенной обвиняемой, но не было бы допущено удовлетворительным в деле, которое будет пересматриваться государем, лично заинтересованном найти невинную, там, где доказательства более точные не объявляли преступную. Таково было в действительности мнение Людовика XIV. Он не захотел отказать Уголовному Суду в соизволении призвать маркизу к суду, но он тайно озабочивался этим делом и он не предполагал простирать далее свою уступчивость.

В то время, как судьи рассуждали тихонько, палка экзекутора раздалась на двери и этот должностной вошел, неся пакет, запечатанный королевскими гербами, на подносе.

– От короля! – сказал он.

Президент открыл его, сообщил его своим сослуживцам; все трое обменялись быстрыми замечаниями тихим голосом, потом снова сели на свои места.

– Сударыня, – сказал тогда начальник, – это высочайшее повеление, пред которым суд, не произнеся ещё своего приговора, должен преклониться. Его величество желает сам видеть бумаги процесса, чтоб самому можно было расследовать дело. Нам остается только повиноваться. Регистратор, соберите документы, присоедините к ним ваши протоколы и передайте все вместе, запечатав печатью верховного суда, посланному его величества, ожидающему здесь около…

– А!.. – вскричала маркиза торжествующим голосом.

Президент, обращаясь к экзекутору, сказал ему:

– Проведите г-жу маркизу до её кареты; она свободна.