Саймон Скэрроу - День цезарей

– И Пепе нельзя. Нельзя никому, – сказал Макрон и даже погрозил пальцем.

Малыш совсем сник, нахмурил бровки и прикусил губу. Через минуту личико его скривилось, и он тихо заплакал.

– Ну вот, – укоризненно покачала головой Петронелла, – довели мальчишонку…

Дальше шли в тишине, нарушаемой лишь хныканьем Луция. По дороге миновали кладбище, где по обе стороны Аппиевой дороги тянулись надгробия – громоздкие памятники состязающихся меж собой за бессмертие знатных семейств и более скромные у тех, кто не столь богат или не претендует остаться в памяти потомков. Ну, а между ними сиротливо стояли могильные камни простых людей, заброшенных и позабытых родными и близкими.

Спустя какое-то время Петронелла остановилась утешить Луция, присев перед ним на корточки и что-то ласково нашептывая, а Макрон, пользуясь остановкой, взобрался на ближний бугор и поглядел на оставшийся позади город. От него по дороге шли несколько человек, но никто из них не спешил и уж тем более не гнался. Центурион спустился с бугра, усадил притомившегося Луция себе на плечи, и они пошли дальше. Время от времени малыш пускал нюни.

– Думаю, надолго его не хватит, – выразил свою надежду Макрон.

– Ты уверен? – с ухмылкой спросила Петронелла. – Готова оспорить любую твою ставку. Деньги возьму из заначки, которую коплю на выход из неволи.

Поглядев вверх на малыша, Макрон кивнул.

– Сестерций за то, что к полудню он уймется.

– Сколько? – усмехнулась Петронелла. – Ну ты смельчак… Ставь уж лучше десять.

– Четыре!

– Семь.

– Пять.

– По рукам!

Няня по обычаю спорщиков плюнула себе на ладонь, и Макрон нехотя шлепнул по ней, подозревая, что просчитался.

– Три… четыре… пять, – отсчитывал Макрон монеты во время остановки у отметки пятой мили, до которой они дошли по выходу из Рима. Центурион снял с себя малыша Луция и бережно поставил его на ноги. Небо немного расчистилось, и сквозь бреши в облаках пробивалось солнце; судя по его местоположению, было уже около полудня.

Луций все так и не унимался, пока Петронелла не вдавила ему в ладошку одну из монеток.

– На, – сказала она. – Твоя доля.

Слезы у мальчугана тотчас прекратились. Вертя серебряную монетку и так и эдак, он с сияющими глазами рассматривал ее, а затем упрятал в крохотный кошелек у себя в сумочке.

– Очень мило, – пробурчал Макрон. – Уж я и не знаю, кого мне опасаться больше: Палласа с его сворой или вас с мальцом…

Луций сел на обочине и театрально свесил голову:

– Я устал.

– Все устали, милашка. – Петронелла достала из баула фляжку и протянула ему. – Попей водички, почувствуешь себя бодрей. Отдохнем немножко и пойдем дальше.

– Не хочу идти дальше…

– Твой папа так никогда не сказал бы, верно? Вот и ты старайся быть как он.

– А зачем?

Петронелла покачала головой:

– В такие игры мы не играем.

Рим уже скрылся из виду, и местность вокруг представляла собой покатый простор угодий и огородов, урожай с которых кормил переполненную столицу. То тут, то там у дороги по-прежнему попадались надгробия: о ком-то позаботились родственники из соображений красивости вида, других просто погребли в мирном уединенном месте.

– Далеко еще до твоей сестры? – спросил Макрон.

Петронелла хлебнула воды, заткнула пробкой фляжку и сунула ее в баул.

– Вон за тем холмом по тропе налево, и оттуда еще с милю.

Макрон, подумав, произнес:

– Надеюсь, она и ее муж встретят нас приветливо. Если нас не примут и мое обаяние их не впечатлит, придется искать для вас какое-нибудь другое пристанище. За постой я, разумеется, заплачу, но лучше отдать эти деньги близким, чем чужим людям.

Привал он допустил всего один, да и тот короткий, так как ему предстояло сегодня же вернуться в Рим. Отсутствие в казарме хотя бы одну ночь было чревато вопросами. Невзирая на слезливые жалобы Луция, что у него болят ножки, Макрон снова усадил малыша себе на плечи, и они продолжили путь через угодья с вкраплениями рощиц и перелесков. Небо снова заволокли тучи – как бы не угодить под дождь, не дойдя до цели… Но вот через милю с небольшим показались два небольших кирпичных столбика, помечающих ухабистую извилистую дорожку, что стелилась через яблоневый сад. Там вдалеке, над купами деревьев, проглядывала черепичная крыша.

– Вон оно, то место, – указала Петронелла. Она пошла впереди, Макрон следом. Луций у него на плечах увлекся новой игрой: возомнив себя лучником среди полчищ варваров, он делал вид, что пускает в них стрелы, каждый свой выстрел сопровождая шепелявеньким «фьюйть».

Вскоре они подошли к небольшому аграрному хозяйству. Постройки окружала невысокая, до уровня плеч, стена, а внутрь хозяйства вела арка ворот. Посреди внутреннего двора росло лимонное дерево, под которым стояла скамья. Дом был как у многих, с открытым атриумом, вокруг которого располагались комнаты. Дверь в него была открыта, так что снаружи различалось внутреннее убранство. Из трубы в тыльной части струйкой вился дымок. С заднего двора доносился сухой стук топора: кто-то колол дрова.

На подходе к дому Макрон приостановился. Из опыта он знал, что приближение к дружескому лагерю, особенно неожиданное, всегда лучше предварять возгласом. А потому, набрав в грудь воздуха, зычно окликнул:

– Хозяевааа! Мира и здоровья вам!

Последовала пауза, после чего на входе показалась женская фигура в длинной тунике – худющая, с узким длинным лицом, темные волосы заплетены в две косы. Завидев Петронеллу, она замерла как вкопанная, а руку оторопело поднесла ко рту.

– Что, с сестренкой поздороваться стесняешься? – улыбчиво спросила Петронелла, протягивая к ней руки. Луцилла опрометью бросилась навстречу и обвила сестру руками.

– Кто там? – послышался строгий возглас.

Из прихожей вышел мужчина с топором в руке. Темный, курчавый, по виду лет на десять старше своей жены. С широкого скуластого лица смотрели проницательные глаза. Ладно сложенный, подвижный; и впрямь рожденный для жизни агрария. Дать ему армейскую выучку, солдат из него тоже получился бы замечательный. Заметив возле ворот гостей, он несколько замешкался.

– Луцилла, что это за люди?

Его жена, расцепив объятия, повернулась к нему с приветливой улыбкой.

– Это моя сестра!

Петронелла приветственно подняла руку.

– Мы незнакомы, но ты, должно быть, Марий. А это – Макрон, центурион преторианской гвардии. Как раз его командир и есть мой хозяин. Ну, а мальчик этот – сын моего хозяина.

Марий кивнул, не утратив, впрочем, настороженности.

– И что же вас привело к нашему порогу?

– Это, пожалуй, лучше будет объяснить в ваших гостеприимных стенах. У огонька, предпочтительно за чаркой вина и наваристой похлебкой. Ну и, понятно, когда я наконец сниму с себя этого сорванца.