Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

— Эй, товарищи, — закричал им Зиньковский. — Это вы нас вызывали на помощь? Где махновцы? Пора кончать с ними.

Съехались, молча окружили и тут же разоружили пограничников без единого выстрела.

— Спокойно, товарищи, — сказал им Зиньковский. — Вреда вам не будет, если не станете нам мешать.

Зиньковский не решился сразу отправлять батьку: «Кто его знает, как примут нас румыны. И примут ли?» Поэтому послал Серёгина с наказом:

— Григорий Иванович, если примут нормально, махните нам белым платком.

На той стороне беглецов уже поджидали румынские пограничники, группу приняли и разрешили просемафорить остальным.

У самой воды, рассаживая повстанцев в лодке, Зиньковский остановил жену батьки:

— Г алина, там нас будут обыскивать и наверняка отберут всё ценное. А у нас в отряде всего ценного вот мой перстень с камнем, возьмите его, может вас, как женщину, обыскивать не будут. Продадите в Румынии, хоть на первое время будет на что жить.

Скрипели уключины, струилась, журча за бортом, быстрая вода. Нестор сидел лицом к оставляемому берегу Родины и даже в мыслях не допускал, что больше его не увидит. Наоборот, шептал упрямо:

— Я вернусь, обязательно вернусь. Борьба не кончена.

Через день на берег в сопровождении большой охраны приехал Фрунзе. Задумчиво смотрел на текущую воду, на ту сторону, принявшую бандита. Надо бы радоваться — свалилась с плеч такая забота, но не радостно было Михаилу Васильевичу: «Так и не выполнил приказ вождя».

С ближайшей почты в Москву была отправлена срочная телеграмма: «Факт перехода в Бессарабию махновской банды установлен мною лично при посещении пограничного пункта. Фрунзе».

He желал бы быть пророком, но сердце у меня

сжимается предчувствием, что мы только ещё

у порога таких бедствий, перед которыми померкнет

всё то, что мы испытываем теперь.

Но живой Махно, даже за границей, никак не устраивал большевиков ни в Москве, ни в Харькове. Румынскому правительству была отправлена нота, подписанная наркомом Иностранных дел РСФСР Чичериным и предсовнаркомом УССР Раковским с требованием выдать Махно «как обыкновенного уголовного преступника... вместе с его соучастниками».

Румыны ответили сразу же: «Для требования выдачи Вашей стороне Махно необходимо действовать в согласии с нормами международного права, то есть послать приказ об аресте, исходящий от судебного учреждения, со ссылкой на статьи Уголовного кодекса РСФСР и УССР, применяемые к преступникам. Необходимо указать приметы преступников. Так как в Румынии не существует смертной казни, Вам необходимо принять на себя формальное обязательство не применять смертную казнь к выданным. Когда эти условия будут выполнены, Румынское правительство рассмотрит дело о бандите Махно и его сообщниках: надлежит ли дать ход требованию о выдаче».

— Нет, вы посмотрите, — возмущался Раковский ответом румын. — Им приметы подавай, да ещё не смей казнить. Какая наглость!

Была послана ещё нота, в которой большевики уже грозили румынам, связывая выдачу Махно с нормализацией отношений с Румынией. Однако и на этот раз ничего не вышло.

Тогда Раковский призвал Манцева — главного чекиста.

— Ну что? С румынами кашу не сваришь. Посылай смелого чекиста с единственным заданием — ликвидировать Махно. Сделает дело, получит орден, так ему и скажи.

Молодой чекист Медведев, облачённый в форму румынского офицера, был переправлен через Днестр в районе Бендер. По разведданным, в этом городе намечалось совещание руководства тайной полиции-сигуранцы, на котором должен был выступить Махно. Но Махно не приехал — ему пришлось в это время устраивать в больницу заболевшую жену.

Раздосадованный чекист, решив, что «с поганой овцы хоть шерсти клок», расстрелял президиум совещания и в поднявшейся суматохе благополучно смылся. Но вместо ордена получил выговор:

— Тебя зачем посылали? Далась нам твоя сигуранца. Нам нужна голова батьки.

Понимая, что рано или поздно чекисты до него доберутся, Махно в сопровождении 17 своих сторонников в апреле 1932 года пробирается в Польшу, надеясь найти там «убежище и дружескую помощь».

В первое время его появлению искренне радовались офицеры Генерального штаба Польши, выпытывавшие у Нестора секреты партизанской войны, структуру Красной Армии, её боевые возможности, характеристику её высших начальников. Махно с удовольствием давал разъяснения по этим вопросам, подтверждая каждый тезис яркими примерами из своей боевой жизни.

Именно в это время Украинский ЦИК объявил амнистию всем, кто воевал в Гражданскую войну против Советской власти. Амнистии не подлежали всего семь «закоренелых преступников» — Скоропадский, Петлюра, Тютюник, Врангель, Кутепов, Савинков и Махно.

Нестор отпустил Зиньковского:

— Ступай, Лева, ты не из закоренелых, авось тебе простится.

(И Зиньковский вернулся, устроился в Одессе в органы, работал честно, создал семью, имел детей, был счастлив. Но, увы, прошлое ему не забыли, как и тысячам других амнистированных, в том числе и Белашу. В 1938 году всех расстреляли. Если уж начали «шлёпать» своих, чего ради должны были щадить махновцев?)

Теперь Советская Республика досаждала польскому правительству: выдайте нам бандита Махно. Поляки, только что воевавшие с Россией, никак не хотели делать «подарок» вчерашнему врагу, хотя и содержали махновцев в лагере, а батьку с женой и ближайшими людьми упрятали в тюрьму, возможно, сохраняя от чекистов. Именно в тюрьме Нестор и получил сообщение, что стал отцом. Галина родила дочь, названную Еленой.

Варшавская прокуратура разнюхала, что Махно шёл подымать восстание в Галиции, ставшей с 1918 года частью Польши. Началось следствие, тянувшееся четыре месяца. В конце ноября 1923 года в Варшаве начался суд, инкриминировавший Махно и его сообщникам связь с советской разведкой и подготовку антиправительственного заговора. Махно с лёгкостью и пафосом отмёл все обвинения:

— Я такой же советский разведчик, как пан прокурор — вождь африканских негров. Я никогда не имел никаких злых умыслов против Польши. Наоборот, именно я, со своей Повстанческой армией, задержал на две недели Первую Конную Будённого, таким образом не дав ей возможности вступить в Варшаву. Именно мы отказались идти на польско-советский фронт, чтобы воевать против вас, за что были объявлены вне закона. И вот так польское правосудие решило отблагодарить нас за нашу позицию. Так, извините, чем же вы будете отличаться от большевистского суда?

В этом же ключе выступили и защитники Махно.

К неудовольствию прокурора Вассерберга суд оправдал подсудимых. Махно был доволен результатами приговора: «Наконец-то судебный орган другого государства очистил моё имя от грязи, обильно вылитой на меня большевиками».