Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

— Ермократьев, доканчивай тут, — приказал Нестор. — Саша, пошли.

Они вышли с Лепетченко во двор, из дома доносились выстрелы, Ермократьев «доканчивал» раненых.

— Что ты заспешил, Нестор Иванович, ни выпить, ни закусить не дал, — выговаривал Лепетченко.

— А ты не видел этого дурака, он же мог в любой миг сорваться. Кстати, тебя не зацепило?

— Нет.

— А Ермократьева?

— И его тоже. Слышишь, как старается. Мы же, как ты только замахнулся, были уже на полу. И вино пролили. Глотка не дал сделать.

Повстанцы обшарили двор, привели к Махно батрака. Он был напуган.

— Ну что, мужик, барина теперь нет над тобой. Берись, хозяйствуй.

— Что вы, ваша милость, как можно. Нагрянут гетманцы, убьют.

— Ну гляди, брат. Раз тебе не нужна воля, гни хрип дальше. Покажи хлопцам, где тут погреб, поварня. С утра ни маковки во рту.

Из погреба повстанцы натащили вина, из поварни закуски — хлеба, мяса, жареной рыбы. Развели посреди двора костёр. В дом идти не хотелось.

Пили, ели прямо во дворе, натащили попон, ковриков, сидели на них. Радовались трофеям: револьверы, винтовки, сабли. По приказу Махно Лепетченко обшарил весь дом, собрал драгоценности, деньги. Всё принёс в шкатулке.

— Это всё сгодится, — сказал Нестор. — И революции деньги нужны, не только буржуям.

Шумел повстанческий лагерь до полуночи, потом стал потихоньку стихать, некоторые засыпали прямо во дворе, другие разбредались по сараям, сеновалам, но в дом никто не пошёл.

Для Ивана Яковлевича приволокли казачью бурку: в ней не замёрзнете.

— Чудаки, кто ж в июле на Украине замерзает?

— Ну для мягкости.

— Саша, ты много выпил?

— Да бутылку.

— Ну и как?

— А ни в одном глазу, кислятина.

— Я что тебя попросить хочу. Покарауль до утра. Я на парней не надеюсь, поуснут, как суслики, неравен час варта или немцы нагрянут.

— Хорошо, Нестор Иванович.

— В случае чего стреляй.

Лепетченко долго сидел у потухающего костра. Почувствовав на рассвете, что его клонит ко сну, поднялся и побрёл к сараям, заглянул под навес. Там стоили телеги, сани, но его внимание привлекла чёрная блестящая коляска на рессорах. Встал на крыло, покачал. Не удержался: «Хороша!» И вдруг почувствовал на себе взгляд, быстро обернулся и заметил, как кто-то присел в углу.

— Эй, ты там! Вылезай, чего прячешься.

Из-за телег поднялся бородатый мужик.

— Ты кто? — спросил Лепетченко.

— Я кучер.

— Чей?

— Барина, стал быть.

— Это чья коляска? Барина?

— Не. Это енеральская.

— А где кучер?

— Сбёг. Как в доме рвануло, он наконь и бечь. Так охлюбкой [8] Охлюбкой — без седла. и ускакал.

— А ну помоги выкатить коляску.

Они взялись за оглобли, выкатили коляску из-под навеса.

— Сколько у генерала было в запряжке?

— Пара гнедых. Коренник и пристяжной с выносом.

— Ну-ка давай их.

— Так ентот ускакал на пристяжной.

— Давай коренника и пристяжного такой же масти из барских.

— Так это... барин ежели.

— Барин твой уже не «ежели». Неужто доси не допёр? Ну, живо. Когда Махно проснулся, посреди двора стояла чёрная щегольская коляска, обтянутая внутри голубым сукном и запряжённая парой гнедых, лоснящихся от сытости.

К нему подходил улыбающийся Лепетченко:

— Нестор Иванович, а я вам подарок приготовил. Эвон тачанка, да ещё ж и подрессоренная.

— Саша, где взял? — расплылся Нестор в довольной улыбке.

— От генерала осталась. Цени, Нестор.

Махно подошёл к коляске, встал на подножку, качнул возок.

— Хорош подарок, спасибо. И сиденье мягкое. Жил же генерал. А?

— Жил, — засмеялся Лепетченко. — Теперь наш черёд жить. Подошёл Ермократьев, спросил:

— Иван Яковлевич, так вы вправду Махно?

— А что, не похож?

— Нет, ноя думал...

— Что думал? Договаривай уж.

— Что Махно высокий, широкоплечий... — замялся Ермократьев.

— Как Илья Муромец что ли?

И все трое рассмеялись, а Ермократьев ещё и покраснел.

Всех коней с конюшни разобрали повстанцы. Ещё не успели выехать со двора, как увидели пламя — Ермократьев поджёг дом.

— Зачем? — спросил Махно с неудовольствием.

— Пусть горит осиное гнездо.

— Он бы ещё сгодился коммунарам. Ну да ладно.

Когда они отъехали с версту от горящей усадьбы, Нестор из тачанки подозвал Ермократьева.

— У тебя там под кукурузой, часом, пулемёта не найдётся?

— Какой вам нужен?

— Лучше «Максим».

— Найдём, Нестор Иванович, расшибёмся, а найдём.

— Тогда двинем на Гуляйполе.

Лепетченко, сидевший на облучке и правивший конями, обернулся:

— Нестор Иванович, попробуем? Да?

— Гуляйполе не девка, Саша, чтобы пробовать. Будем брать.

— И-эх, — взликовал Лепетченко и замахал над головой ремёнными вожжами. — Н-но, гнедые, наддай.

И застоявшиеся сытые кони «наддали» так, что лодкой на волнах закачался кузов тачанки и в ушах Нестора засвистел тёплый степной ветер, выжимая слёзы с торжествующих глаз. Ему теперь казалось всё по силам.

За несколько вёрст до Гуляйполя Махно остановил отряд и строго-настрого наказал:

— В Гуляйполе никакой стрельбы, товарищи.

— А если они начнут? — спросил Ермократьев.

— Не начнут. Не забывайте, что мы ныне отряд державной варты под командой штабс-капитана Шепеля. И сделать все должны как можно тише.

— А если всё же доведётся стрелять?

— Только по моей команде. Я не хочу в Гуляйполе лишних жертв. А уж за красного петуха, — Нестор строго взглянул на Ермократьева, — расстреляю на месте.

Так и въезжали в Гуляйполе: впереди на щегольской тачанке с пулемётом штабс-капитан, за ним конный отряд в полсотни сабель. Сторожевой пост на въезде даже не шевельнулся. Отряд стройными рядами продефилировал мимо.

Тачанка подкатила к немецкому штабу, тому самому, на который дважды безуспешно покушался Нестор. Махно соскочил с подножки и решительным шагом направился к крыльцу. В дверях стоял часовой. Нестор, козырнув ему, сказал:

— Срочный пакет от гетмана.

Войдя в приёмную, увидел вскочившего из-за стола адъютанта. Но и тому не дал рта раскрыть:

— Командир на месте?

— Да. Но он занят...

— Я курьер гетмана.

Нестор распахнул дверь. Полковник сидел за большим столом в дальнем конце комнаты, рядом стоял офицер с бумагами.

Увидев вошедшего штабс-капитана, полковник нахмурился и, сверкнув из-под пенсне ледяным взглядом, спросил:

— Что вам угодно?

Нестор выхватил пистолет, в мгновение уложил опешивших офицеров и тут же повернул назад в приёмную. Появление его там с ещё дымящимся пистолетом произвело на адъютанта (слышавшего выстрелы) нужное дей ствие. Махно увидел его уже с поднятыми руками.

— Вы хотите жить?

— Я, я... да, да.