Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

— Нашему отряду.

— Зачем?

— Ну как же, там ещё осталось много наших больных, раненых. Мы там сформируем новый повстанческий корпус и будем действовать на киевщине.

— Прекрасная идея! — воскликнул Волин. — Мы должны расширять нашу третью анархическую революцию по всей Украине.

— Сколько у вас народу?

— 500 штыков, 20 сабель и 4 пулемёта. Но там мы обрастём.

— Доложите командиру корпуса и валяйте.

Когда обрадованные Рябонов и Калюжный ушли, Волин сказал:

— Надо такие отряды направить на Полтавщину и Черниговщину.

Тут же в штабарм были вызваны Шуба и Христовой. Белаш уже ставил им конкретные задачи:

— Шуба, я знаю, в твоём отряде много северян с Черниговщины.

— Направляйтесь туда и организуйте партизанские отряды. А у тебя, Христовой, больше полтавчан, веди их в родные края и там организуйте сопротивление деникинцам.

Узнав об этом распоряжении штабарма, туда среди ночи нагрянул разгневанный Махно:

— Кто тебе позволил распылять армию?! Мы её с таким трудом создавали. А ты? Кто тебе давал такие полномочия?

— Я согласовывал это с членами Реввоенсовета.

— С какими членами? Что ты несёшь? Где они?

Появился заспанный, разбуженный Волин:

— Чего ты кричишь, Нестор? Неужели ты не понимаешь, что такая группа станет ядром, притягивающим население под знамёна третьей анархической революции Украины.

— Ну так бы сразу и сказали, — утихомирился Махно и, повернувшись к Лепетченке: — Саша, тащи мой спирт. А ты, Виктор, давай посуду и закуску, которая у тебя имеется.

Махно сам разлил спирт по стаканам и сам же произнёс тост:

— За третью анархическую революцию Украины. Хух, — выдохнул воздух и выпил. Отломил край от каравая.

Белаш, выпив свой стакан, отломив закуски, сказал:

— Вообще, Нестор, нехорошо давить людей своим авторитетом, не по-анархистски это.

— Ладно, ладно. Сдаюсь и откупаюсь.

— Чем?

— Как чем? А спиртом.

Все расхохотались. Откинулся полог и послышался заспанный голос:

— Какого чёрта спать не даёте? Дня мало?

— Алёша! Дорогой, — воскликнул Махно. — Иди, золотце, к столу. Причастись.

В Софиевке Белаш, велев втащить машинку в Совет, диктовал машинистке оперативную сводку по армии:

— Стратеги-генералы и офицеры, сняв с себя обмундирование, бегут в леса. Поле от Умани до Кривого Рога усеяно трупами и погонами. Кривой Рог и Долинская оставлены противником без боя. За последние дни нами взято 20 орудий, более 100 пулемётов, 120 офицеров и 500 солдат, причём последние изъявили желание сражаться в наших частях против золотопогонного офицерства. Наша разведка, посланная по направлению Александровска, Пятихатки и Екатеринослава, до сего времени противника не обнаружила. Всё.

Машинистка, вытаскивая напечатанное, поинтересовалась:

— А куда офицеров дели, Виктор Фёдорович?

— Что за вопрос? Расстреляли, конечно. А тебе что, жалко?

— Да как сказать, — замялась девушка, — красивые, молодые такие. Конечно, немного жалко.

— У меня, Соня, эти молодые-красивые расстреляли всю семью: отца, деда, сводного брата и даже трёх шестилетних детей — моих сестёр и брата. Аты: жалко.

В помещение стремительно вошёл Махно в пропылённом френче и сапогах, покрытых толстым слоем пыли. Взял из рук Белаша сводку, прочёл по привычке вслух:

— ...Так, 5 -го надо быть в Александровске. Что разведчики доносят по Хортице?

— Там лишь эскадрон белых.

— Сметём. На Кичкасском мосту?

— Рота охраны, посты на обоих концах.

— И только? Всех в реку. Я сам поведу кавбригаду.

— Ты бы отдохнул, батька. Все в седле, да в седле.

— Почему? Отсыпаюсь в тачанке.

— В тачанке на ходу разве уснёшь.

— Спать захочешь и на колу уснёшь. Да мне двух-трёх часов вполне хватает. Как там у Калашникова?

— Да залез не в свой маршрут. Взялся штурмовать Елизаветград.

— Но это ж Вдовиченкин пункт.

— В том-то и дело. Я ему уже дал нагоняй.

— Ведь говорил же чертям, записывайте свои маршруты. Понадеялся на память. Встречу, намылю голову.

5-го в 3 часа ночи Махно налетел на Хортицу и вырубил эскадрон белых подчистую, не потеряв ни одного бойца. Да и не диво, белые спали и не успели даже толком одеться.

Через 2 часа он уже подъезжал к Кичкасскому мосту. На окрик часового: «Кто едет?», Махно отозвался, сглотав начало фамилии:

— Поручик... овский.

Но когда он, выхватив саблю, занёс её над постовым, тот успел крикнуть:

— Карау...

Видно, и здесь их не ждали, поскольку только вчера было сообщение, что «банды Махно рассеяны», белое командование не хотело сеять панику, но тем самым усыпляло бдительность гарнизонов.

Вся караульная рота была сброшена с моста в Днепр и, не умевшие плавать шли ко дну, в плывущих стрелять было не велено: «Нечего патроны тратить».

Защитники Александровска срочно погрузились в вагоны и умчались на Синельниково. В 10 утра в город на тачанках входила махновская пехота с развевающимися чёрными знамёнами, с духовым оркестром, наяривавшим мотив весёлой украинской песни: «Ой, кума, не журысь!»

Наказав Белашу со штабом оставаться в Александровске, Махно отправился с кавалерией в родные места, 6-го вечером взял Орехов, откуда телеграфировал Белашу: «Взял Орехов, трофеи — 4 автоброневика, 2 танка, пулемёты, 200 пленных. Офицеров по боку, рядовых в отряд. Ночью возьму Гуляйполе. Батько Махно».

И действительно, на рассвете 7-го он уже входил в родное Гуляйполе, где изрубил 70 конных стражников. Тут же, едва попив квасу, двинулся на Пологи, несмотря на то что разведка донесла, что там сосредоточено белых около 5 тысяч штыков. На предложение Чубенко дождаться подхода основных сил Нестор ответил:

— Ах, Алёша, пока сюда притянется Гавриленко, мы и время потеряем и внезапность проедим. Ты ж был кузнецом, знаешь, что ковать железо надо, пока горячо. Нас не ждут, а это главное.

Но Пологи захватить внезапно не удалось, видимо, туда кто-то сообщил из Орехова. Начался настоящий бой, который шёл беспрерывно 4 часа и закончился благодаря удару белым в тыл, который осуществил отчаюга Щусь. Не лишними в этом бою оказались и автоброневики, в кабине одного из них за рулём сидел Чубенко. Столь долгое сопротивление оказывали маршевые эскадроны шкуровцев и мамонтовцев.

Было уничтожено около 300 офицеров и взято в плен 4 тысячи бойцов, в основном чеченцев.

Разоружив пленных, Махно провёл с ними митинг, на котором популярно объяснил, за что и с кем он воюет:

— ...Я знаю, вы тоже не богачи, так зачем же вы воюете за богатых против таких же, как вы, бедняков? Разве у вас нет дел на Кавказе?

— Как нет? Много есть, — кричали из толпы.

— Сегодня мы вас отпускаем с условием, что вы уедете на Кавказ, к себе домой, и предупреждаем, что в следующий раз вас уже не отпустим, а расстреляем.