Памела Шоневальд - Когда мы были чужие

— Мы могли бы пойти туда завтра, — робко предложила она. — Когда найдем корабль для Ирмы.

Я обняла ее за плечи.

— Давай-ка я тебя причешу, детка.

Как бы мне хотелось сказать ей, что она может остаться со мной, если дядя не примет ее. Но на какие деньги мне содержать ребенка в Америке? Мне даже ее проезд оплатить нечем. Я причесала ее, пригладила ей платье и вытерла бледное худое личико. Мы свернули на Виа Рома, прекрасную улицу с огромными палаццо. У каждого особняка стражники, а резные ворота такие широкие, что легко разъедутся два экипажа. Кто бы мог подумать, что на свете есть такое богатство. Дальше дорога привела нас в бедные кварталы, улочки тут были грязные и тесные, а потом, держа к югу, мы въехали в рыбацкие поселения, сплошную путаницу переулков и тупиков. К нам подскочили мальчишки и, прыгая возле повозки, громко завопили:

— Проводника, возьмите проводника!

Аттилио выбрал мальчугана, который скакал выше всех, назвал ему имя Розанниного дяди и показал монетку, которую тот получит, если доведет нас прямо к дому.

Мальчишка устремился сквозь толпу, отпихивая детей и собак, перепрыгивая через лужи и не забывая кричать нам:

— Езжайте, езжайте!

Мы остановились у приземистого беленого домика меж двух чахлых сосен.

— Рыбак Артуро живет здесь, — провозгласил мальчуган, схватил монетку и унесся прочь.

Дом был невелик, но на окнах развевались чистые занавески. На пороге красивая женщина с волевым лицом чинила сети, и пока Аттилио не подошел к ней вплотную, она не подняла головы. Он заслонил ее, и мне не было слышно, что они говорят, но она ни на секунду не перестала работать. Розанна украдкой наблюдала за ними, притаившись у меня за спиной.

Наконец Аттилио вернулся к нам.

— Пойдем, — сказал он. — Она возьмет тебя.

Я дала Аттилио десять лир, чтобы ребенок вошел в новый дом не с пустыми руками.

Розанна медленно слезла с повозки.

— На, не забудь свое шитье, — я отдала ей платье.

Она позволила мне поцеловать себя, но не сводила блестящих глаз с женщины, которая уже встала с крыльца и стояла в кружеве рыбацкой сети. Аттилио взял Розанну за руку, и они пошли к дому. По дороге она обернулась, и по лицу ее скользнула улыбка, точно трещинка по тарелке пошла, а потом помахала рукой. Вот что чувствовала Дзия, слыша, как затихают мои шаги, когда я торопливо шла по улице, покидая Опи?

Аттилио подвел Розанну к крыльцу и протянул мои деньги женщине. Сперва она отказалась, но потом взяла. Пока они разговаривали, она приобняла Розанну за плечи, и та не отстранилась, а затем они вдвоем зашли в дом.

— Ну что? — спросила я, когда Аттилио забрался на повозку.

— Артуро в море. Их единственный сын утонул в прошлом месяце, а она уже не в том возрасте, чтоб рожать детей. Они очень рады Розанне. К тому же она всегда мечтала иметь дочку. Так что все обернулось хорошо, верно?

— Да, верно.

Розанна мне не родственница, я и знаю-то ее всего два дня, напомнил бы мне Карло. И однако я уже скучала: по тому, как она сосредоточенно сопела, вышивая свои невообразимые узоры, по ее блестящим глазам, неотрывно следившим за моей иглой, и теплому худенькому тельцу, порой прижимавшемуся ко мне.

— Что ж, теперь поедем искать вам корабль, — сказал Аттилио. — Порт в той стороне.

Я бы предпочла, чтобы он был подальше, но очень скоро грязная улочка с проселком превратилась в мощенную дорогу, которая привела нас в гавань, забитую потрепанными рыбацкими лодками, элегантными прогулочными яхтами и железными пароходами — между их мачт высились трубы, откуда порой валил дым. В штиль, пояснил Аттилио, топят углем и идут под парами, а на парусах — когда поднимается ветер. Там, где кончались суда, простиралась синяя гладь Неаполитанского залива, как рулон роскошной ткани, пришитый к голубым небесам. Это было очень красиво, вот только неясно, как вода держит все эти корабли, столь неосмотрительно скользящие по ее зыбкой поверхности.

— Америка далеко?

Аттилио поскреб длинный нос.

— Две-три недели ходу.

Три недели посреди океана! В суровые зимы наши края иногда надолго покрывались белой пеленой, но там мы по крайней мере были на земле, дома, с родными и близкими.

Аттилио с трудом прокладывал дорогу сквозь толпы людей и наконец остановился в теньке у водокачки.

— Побудьте здесь, приглядите за Россо и повозкой. А я уж отыщу вам хороший корабль.

Церковные часы исправно отбивали время. Чтобы не сидеть без дела, я как следует расчесала гриву Россо, навела порядок в повозке и аккуратно сложила свои документы. Мимо меня текли чередой торговцы, грузчики, рыбаки, скупщики рыбы и броско одетые женщины, зазывно улыбавшиеся матросам.

Спустя два часа Аттилио наконец вернулся.

— «Сервия» уходит в Нью-Йорк через несколько дней. Я поговорил со стивидором — он ведает погрузкой — уверяет, что корабль надежный. Тут есть общежитие, где вы сможете дождаться, пока ей закончат делать ремонт.

— Ремонт?

— Любому кораблю требуется ремонт. Сами посмотрите, — он обвел рукой бухту.

И впрямь на каждом судне суетились матросы: что-то чистили, чинили, приколачивали, болтаясь на канатах, точно длинноногие летучие мыши. — Но билет нужно купить сейчас, чтобы не упустить место.

— Да.

Я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Аттилио погладил Россо по спине.

— А первым делом вам надо пойти к судовому врачу.

— Зачем? Я здорова.

— Я знаю, но прошлым летом один из пароходов взял на борт семью, у которой оказался сыпной тиф. Сначала слегли пассажиры третьего класса, а спустя неделю тиф добрался и до команды. И посреди Атлантики у них почти не осталось здоровых рабочих рук. — Аттилио говорил быстро, постукивая Россо по холке. — Поэтому капитан «Сервии» нанял врача и требует, чтобы пассажиры третьего класса проходили осмотр. Стало быть, он благоразумный человек. Вы будете в безопасности.

— Многие тогда умерли?

Он пожал плечами. А я видела тела, завернутые в холстину, которые камнем шли ко дну.

Аттилио вдруг стал сух и холоден, он держался, как случайный прохожий, которого я остановила, чтобы спросить дорогу. Но чего я ожидала? Он всего лишь мой возница до Неаполя, а я лишь расшила цветами шаль для его умалишенной жены. Соленый воздух жег мне горло.

— Сколько стоит билет?

— Двадцать лир, хорошая цена. И не тревожьтесь насчет тифа, Ирма, — он снова говорил тепло и по-доброму, как прежний Аттилио.

— У нас в Опи его никогда не было, — призналась я.

— Ну и не думайте об этом. Вот так-так, — зацокал он языком, оглядев повозку. — Котлы расставлены, Россо расчесан. Вы вовсе не должны были этого делать, Ирма.

— Пустяки.

Я бы с радостью прибрала все еще раз, лишь бы отсрочить разлуку.