Том Холт - Козлопеснь

Она не улыбнулась и не обняла меня.

— Конечно, нет, — сказала она. — Если это я тебе нужна.

— Больше никого нет, — сказал я. — Все они мертвы.

— Калликрат?

Я кивнул. Она не произнесла ни слова. Она знала, что будь он жив, я бы поговорил с ним и все ему рассказал. Но ни осталось никого живого, кому можно было рассказть об этом — по крайней мере, до тех пор, пока мой ум не перемелет, не переварит и не трансформирует это во что-то еще.

— Пообещай, что не будешь спрашивать об этом, — сказал я.

Она улыбнулась.

— Хорошо, — сказала она. — Ты вернулся, ты цел, это главное.

— Я рад, что ты так считаешь, — ответил я.

— Ох, да если бы ты не вернулся, столько было бы хлопот, — сказала она, откидывая волосы за плечи. — Иски, права наследования, кому что причитается... Твои деньги арестовали бы на целую вечность, и мне бы пришлось выйти замуж за твоего ближайшего родственника. Из всех законов Солона этот самый дурацкий, — она помолчала. — А кто, кстати, твой ближайший родственник?

— Я не знаю, — признался я. — По-моему, они все мертвы.

— Я согласна на любого, лишь бы это был не тот ужасный Никомед, твой двоюродный братец, с волосатыми ручищами и без носа. Вот уж кто мне не нравится.

— Он бы тоже не пришел в особый восторг, — возразил я. — Насколько я знаю, его вполне устраивает собственная жена, а тут пришлось бы с ней разводиться.

— Ты про ту костлявую тетку с огромными бровями?

— Хавросина, — ответил я, выуживая имя откуда-то из дальних закоулков памяти. — Она, конечно, не образец красоты, согласен. Но она, по крайней мере, не тратит все мужнины деньги на ковры.

Федра бросила быстрый взгляд на пол.

— А, ты об этом, — сказала она. — И это вся благодарность, какой мне следует ждать от тебя за лучшую сделку из всех, какие я заключала? Да ты только посмотри на плетение.

— А что было не так со старым ковром, ради богов? Его бы еще на много лет хватило.

— Не знаю даже, чего я старалась, — сказала Федра. — Могла бы просто набросать на пол ветоши, как в Паллене.

— Если бы ты время от времени тут подметала, — сказал я, — тебе бы не пришлось каждые пять месяцев покупать новый дорогущий ковер.

— Бьюсь об заклад, Никомед не такой мелочный, — ответила она. — Возможно, тебе следует вернуться туда и пасть на поле битвы.

— Если бы ты тратила деньги Никомеда, как тратишь мои, он бы тебе руки переломал.

— Это только показывает, с какой низкой семьей я связала свою жизнь, — с триумфом в голосе ответила Федра. — Ты даже не представляешь, какой ты счастливчик.

— Это верно, — сказал я. — Если бы у меня не было жены, жить с которой невыносимо, я бы никогда не начал писать.

— Вот и еще один твой изъян, — сказала Федра. — Ты воруешь мои шутки и вставляешь их в свои комедии.

— Чепуха. Ты ни разу в жизни не пошутила удачно.

— Ты что же, хочешь сказать, что у меня нет чувства юмора? — сказала она яростно. — И только потому, что твои бесплодные попытки стать комедиографом не кажутся мне смешными?

— Да ты не опознаешь остроту, даже если напорешься на нее.

— В нашем доме мне это не грозит, — она хихикнула. — Разве что там, — сказала она, кивнув в сторону внутренней комнаты. — Там иногда выходит довольно комично. Точнее, почти всегда. И прежде чем ты откроешь рот, — быстро добавила она, — это не приглашение.

— Это хорошо, — сказал я, — а то я очень устал.

— Как обычно, благодарение богам.

— Нет, — сказал я, — обычно это просто отговорка. Но сегодня это правда.

— Уверен?

— Да.

— Как хочешь.

Я откинулся в кресле, закрыл глаза и вытянул ноги так, что коснулся пальцами ножки котла. Но чувства, что я никуда не отлучался, не появилось. И не появится уже никогда. И тем не менее завтра я отправлюсь в Паллену, а оттуда в Филы, а потом опять вернусь в Город и подыщу себе какое-нибудь новое занятие — например, стану сочинять комедии. Какое-нибудь тихое, спокойное занятие, чтобы не пришлось прятаться от патрулей. Я проследил за Федрой взглядом, когда она удалилась во внутреннюю комнату и захлопнула дверь. Она была не идеальна, в обычном понимании, однако она не была сицилийским кавалеристом — а это главное.

А теперь, Эвполид — говорите вы — не будешь ли ты так добр перестать городить чепуху о своей жене и своем запутанном умственном состоянии и перейти уже непосредственно к истории? Всего этого нам хватает и дома, спасибо тебе огромное, а сейчас мы хотели бы развлечений. Как дальше шли дела на войне?

Потерпите. Войной я уже сыт по горло, и хочу сейчас произвести впечатление на внуков. Да, малыши, старый осел действительно был знаком со знаменитым трагиком Эврипидом, чьи пьесы вам приходится учить вместо охоты на кузнечиков. Самая продолжительная и содержательная моя беседа с Эврипидом состоялась... так. Сперва я должен рассказать, что происходило вокруг, когда я встретил знаменитого трагика Эврипида.

Известия о сицилийской катастрофе достигли, наконец, широкой публики, и Город впал в панику. Ни дня не проходила без слухов о сиракузском флоте возмездия, битком набитом кровожадными сицилийцами и находящемся в дне пути от Пирея; общее мнение склонялось к тому, что если городские стены и простоят еще месяц, то только потому, что спартанцы сочтут их полезными для защиты от персов. За любую еду можно было просить любую цену, в особенности за зерно — народ начал копить припасы, а многие семьи продали землю и отплыли на Черное море, ища безопасности. Что касается меня, то я уклонился от участия в общенародной панике. Я успел истратить все отпущенные мне запасы страха — на слухи ничего не осталось. Не могу отрицать, что быть убитым в Афинах, выжив в сицилийских скитаниях — поворот, не лишенный иронии, однако даже мне казалось, что разорение Города ради завершения моей личной истории даже богам показалось бы перебором.

Заметив, как жадно рынок поглощает зерно и другие продукты, я отправился в Паллену, чтобы выяснить, как много я могу продать, а заодно присмотреть за вспашкой и унавоживанием, посколько дело было в начале октября. Виноград успели собрать до моего прибытия, и, может быть, как раз поэтому вина в этом году заготовили больше обычного, урожай же зерновых вполне отвечал ожиданиям. Я всегда предпочитал начинать вспашку пораньше, чтобы пахать почаще, и по возможности собрать кормовую вику до конца сентября. В этом году, однако, возникли понятные проблемы с наймом сезонных работников, и мой управляющий решил не убирать вику и сразу приступить к пахоте. Это было разумное решение, но поскольку мне было нечем заняться, я решил сам ее убрать; кормить мулов и ослов добрым ячменем — настоящая мука. Разобравшись, сколько у нас всего, сколько уйдет на наши собственные нужды и сколько можно отправить на рынок, я накинул короткий плащ, прихватил ржавый, погнутый старый плуг, нагрузил мула и отправился на нижние террасы. После всего, что произошло, простая работа была невероятно приятна, ряды мне удавались на диво прямые, а вдобавок в голове у меня начали складываться довольно многообещающие стихи, и поэтому я не испытал ничего, кроме раздражения, когда какие-то прохожие окликнули меня с дороги.