Том Холт - Козлопеснь

У меня возникла та же проблема, и потому я молчал и и крутил пряжку ремня.

— Ничего не выйдет, — сказал он наконец. — Демосфен дурак.

Этого я снести не мог.

— Знаешь, что, — выпалил я — ибо я был афинянин, полноправный гражданин Города, и мог говорить все, что захочу, — Ты поступаешь очень умно, отсиживаясь здесь. Пускай Демосфен спасает твою жизнь.

Он не разозлился и не оскорбился.

— Вот о чем поведает твой хор, когда ты вернешься домой? — спросил он. — Что Никий выпустил быка из загона, и Демосфену пришлось его загонять? Объяснить тебе кое-что, юноша?

— Если хочешь, стратег, — сказал я наглым тоном.

— Афиняне отправили дурака, — медленно сказал Никий, — на дурацкое дело, и дурак его запорол, ибо это было неизбежно. Затем афиняне отправили на дурацкое дело многомудрого мужа, и он выставит себя еще большим дураком, ибо он в дурацких делах дилетант . Им следовало подождать, пока первый дурак не свернет себе шею.

Я начал испытывать сильное беспокойство. С Никием что-то было крепко не так — не в его духе было выражаться, как пьяный оракул — но что именно с ним не так, я знать не хотел. Я попятился из палатки и поспешил прочь, как будто встретил призрака. Вскоре я наткнулся на Калликрата и Зевсика и мы скоротали время до первой стражи, когда должны были выступать, разыскивая бурдюк Аристофана. В конце концов мы его нашли — он был спрятан под кустом, но увы, распить его уже не успели; мы вылили вино, наполнили бурдюк водой и положили на прежнее место.

Как ни странно, сейчас кошмары про Эпиполы мне почти и не снятся. Сразу по возвращении я видел их беспрерывно, но с годами они выцвели и их заменили составные сны, касающиеся широкого круга вопросов. Однако до этого они были чрезвычайно жизненными, и против обыкновения, проснувшись, я помнил их невероятно четко. И это имеет прямое отношение к тому, что я собираюсь рассказать дальше, ибо по прошествии всех этих лет невозможно с уверенностью отделить настоящие воспоминания от слегка подчищенной и усиленной их версии, предстающей нам в кошмарах. Поэтому те, кто хорошо знает это место, и способны заметить, что овчарня их моего рассказа невозможна в реальности, потому что это не овчарня, или в реальности эта овчарня переполнена и спрятаться в ней невозможно, или на ее месте располагается откос с несколькими не относящимися к моему рассказу оливами, пусть придержит эти сведения при себе. Мои Эпиполы имею примерно такое же отношение к реальному холму, как Ахилл Гомера — к реальному человеку, кем бы он не был. Недостаток точности компенсируется более чем равноценно авторским взглядом, а всякая коррекция реальности в строго литературном смысле необходима.

Сразу после первой стражи мы получили приказ выдвигаться и потащились вверх по крутым склонам холма, стараясь производить как можно меньше шума. Звук, возникающий от передвижения огромной, тщательно скрывающей возбуждение армией, пытающейся производить как можно меньше шума, буквально оглушает, особенно если вы не в себе от ужаса, и перспективы остаться незамеченной для такой огромной толпы казались, выражаясь очень умеренно, неопределенными. Тем не менее, нам это удалось — во всяком случае, я не припоминаю никаких признаков наличия сиракузских сил. Тут надо иметь в виду, что я с трудом различал в темноте собственные ноги, несмотря даже на удивительно яркую луну, и поэтому вряд ли мою точку зрению можно считать релевантной. Каждый раз, когда мне случалось топнуть или пнуть камень, я сжимался в ожидании неприятельского радостного рева, но его все не было. Мог ли я расслышать этот самый рев поверх шума, создаваемого несколькими тысячами старающихся остаться незамеченными афинян - это другой вопрос.

Мы не столько атаковали сиракузский форт, который являлся нашей основной цель, сколько случайно наткнулись на него в темноте. Говоря точнее, мы дважды прошли мимо него и возвратились назад, и плотник с севера Аттики, шедший сразу за мной, ворчал, что нам нужно послать кого-нибудь в Сиракузы разузнать дорогу, и вдруг он возник прямо перед нами — более-менее круглая груда камней, вроде козьего загона-переростка, на фоне черно-синего неба.

Я ожидал увидеть что-то несколько более величественное — таксиарх упоминал «форт», и я представлял себе этакий миниатюрный Персеполис, стены с башнями и ворота с резными львами — и при виде этой шаткой конструкции сильно приободрился. Демосфен, наверное, так обрадовался, что нам удалось, наконец, отыскать это проклятое сооружение, что наплевал на тактические изыски (а он, как вы помните, был настоящим экспертом по взятию укреплений), проорал что-то в том смысле, что давайте-ка достанем этих козлов, и побежал куда-то в общем направлении стены. Мы последовали за ним так быстро, как получалось; и поскольку все решили, что теперь официально разрешено шуметь, то начали орать и улюлюкать, как целый хор Фурий.

Могу представить, что почувствовали сиракузцы. Они совершенно определенно спали, а вам самим знакомы ощущения, возникающие, когда вас внезапно будят и сразу требуют принять ужасно важное решение. Ум ваш отказывается функционировать; вы застываете в неподвижности, пытаясь как-то свести в одно целое поступающие данные, чтобы понять хотя бы, кто вы и что с вами происходит. Затем, как только в вашем мозгу формируется более-менее последовательная схема действий, вы приступаете к ее реализации, какой бы дурацкой она не была. Вышло, впрочем, так, что решение сиракузцы приняли совершенно логичное — они дунули от нас во все лопатки. К несчастью для них, они выбежали прямо на отряд под командованием Эвримедона, который заблудился во тьме и как раз бродил с другой стороны форта, пытаясь его найти.

Как я узнал позже, сиракузцы, судя по всему, решили, что толпа, возившаяся ниже по склону — это подкрепление, отправленное из города, и кинулись к ней с распростертыми объятиями. Афиняне, в свою очередь, приняли бегущих к ним людей за афинян, отправленных на их поиски — им и в голову не пришло, что это сиракузцы, ибо по итогам бесплодных поисков форта они успели прийти к выводу, что никаких сиракузцев не существует вовсе. В итоге они мирно встретились и стали расспрашивать друг друга, что вообще происходит; мне рассказывали, что они довольно долго так болтали, прежде чем один из сиракузцев не заметил, что его собеседник говорит со странным акцентом и не проткнул его копьем.

Затем произошла совершенно неорганизованная драка, особенно безобразная из-за того, что к этому моменту все перемешались и уже никто не мог отличить своих от чужих; в итоге большинство сиракузцев ускользнуло в направлении главного сиракузского лагеря и перебудило своих коллег. Как только таксиархам удалось разделить афинский и коркирский контингенты, с полностью уверенностью считавшие других врагом и выбивавшие друг другу бубну, отряд устремился к форту, чтобы поискать в нем сиракузцев. К сожалению, к тому времени Демосфен уже нашел путь внутрь (несколько раз обойдя его кругом, он обнаружил, что форт не занят и занял его сам. Таким образом, когда победоносные афиняне Эвримедона явились к форту и увидели, что он полон человеческих существ, то они, естественно, решили, что противник по-прежнему упорно защищает его, и осыпали защитников дождем стрел и дротиков. Поскольку мы, афиняне, не слишком ловко управляемся с метательным оружием, атака особого вреда не причинила, а стратег Менандр, единственный из нас, кто хоть как-то ориентировался в темноте, быстро разобрался с ситуацией. В мирное время он был великим охотником, и любимым его занятием была ночная охота с сетями на зайцев, благодаря которой он и развил пригодившиеся здесь и сейчас навыки.