Михаил Загоскин - Аскольдова могила [litres]

— Мы ведь не горожане, Тороп: и ложимся и встаем вместе с солнышком.

— А я думал, что вы еще спите. Подошел к избушке, глядь — Надежда, как встрепанная, сидит у дверей, да разодета как!.. Иль она дожидается кого-нибудь?

— Жениха своего.

— Как, дедушка, так ты уж ее просватал?.. За кого?

— За того, кто пришелся ей по сердцу. Да зачем ты искал меня, Торопушка, что тебе надобно?

— Мне покамест ничего. А вот, изволишь видеть, — продолжал Тороп, понизя голос, — мой господин хочет поговорить с тобою.

— Богомил?

— Нет, у Богомила я только на время в услуге: я говорю тебе о настоящем, притоманном моем господине. Смотри, дедушка, не рассерди его: он что-то и так на тебя зубы грызет.

— Но кто же твой господин и за что он на меня сердится?

— Кто мой господин? — повторил, почесывая в голове, Тороп. — Как бы тебе сказать?.. Его зовут теперь Веремидом, а за что он на тебя злится, не ведаю: он сам тебе скажет.

— Когда же он хочет со мною повидаться?

— А кто его знает! Он сказал мне вчера: «Тороп, я должен непременно поговорить с этим стариком, что живет в лесу за Почайною, и если он не перестанет мне все вопреки делать, то…» Тут он что-то пробормотал про себя, да так страшно на меня взглянул, что у меня душа под пятку ушла. Вот я и подумал: пойду скажу Алексею, чтоб он поберегся, да ни в чем ему не перечил. Ведь мой господин… ох, дедушка, с ним шутки плохие!

— Я не знаю, кто твой господин, — отвечал спокойно Алексей, — и не ведаю, чем мог его прогневить, но если бы он был и великим князем Киевским да захотел от меня лести и неправды, так я и тогда бы в угоду его не стал кривить душою.

— Ну вот еще — великим князем! Полно, дедушка, где нашему брату заедаться с великим князем! Ведь у нас с тобой по одной только голове на плечах.

— Голова ничего, Тороп, была бы только душа цела, а в душе-то волен один Господь.

— Толкуй себе! И мы знаем, что в душе вольны одни бессмертные боги, да ведь и голова-то у нас не чужая: как станут до нее добираться, так небось и ты испугаешься. Вон посмотри-ка на это деревцо: теперь оно стоит прямехонько — стрела стрелою, а, чай, сегодня ночью, как ветерок разыгрался по лесу, гнулось в три погибели и не раз припадало к матушке сырой земле. Придет беда, согнешься и ты.

— Перед неправдою… никогда, Торопушка!

— Ой ли?.. Ну, Алексей, борода у тебя седая, а ум-то, видно, молодой. Я слыхал от богатых людей, что и они ничего не боятся; да то иная речь: богатому подчас и сам великий князь поклонится, а знатные-то бояре и вчастую. Уж полно, не богат ли и ты? Постой-ка, дедушка, что это?.. Ого, да ты что-то здесь копал… Ну, так и есть!.. Ни свет ни заря!.. И впрямь, не клад ли какой зарывал?

— Ты не ошибся, Тороп. Я зарыл здесь бесценное сокровище: это могила двух праведников.

— Сиречь: добрых людей?.. Э, уже не тех ли, что третьего дня хотели принести в жертву?

— Тех самых.

— Доброе дело, Алексей! Кабы не ты, так, может статься, они сердечные, и теперь не были бы преданы земле. Да не родня ли ты им?

— Да, они называли меня отцом своим.

— Как так?.. А я думал, что у тебя детей всего-навсего одна дочка.

— Нет, Тороп, все христиане мои дети.

— Так они были христиане? Вот что!.. То-то Богомил так на них и взъелся. Уж он бесился, бесился, когда ему пришли сказать, что великий князь отменяет жертвоприношение; да ну-ка с сердцов колотить всех своих челядинцев. Досталось бы и мне на орехи, кабы я не догадался и не запел любимой его песенки:

Вот он немного и стих: стукнул меня раза два по маковке, да на том и съехал. Ведь, правду-матку сказать, он только худо нас кормит, а жить с ним можно. Да я вдесятеро больше боюсь настоящего моего господина: когда не сердит — болтай с ним что хочешь, а коли осерчает — ну, беда, да и только! Успел увернуться — жив, не успел — прощайся с белым светом! Уж куда крут! Что и говорить: ему служить — не малину есть!

— Так зачем же ты ему служишь?

— Зачем? Да ведь и отец мой ему служил, и дедушка служил его батюшке; мы испокон веку коренные слуги его роду и племени. А уж когда и деды мои и прадеды ели хлеб-соль его пращуров, так мне и подавно не приходится его покинуть; худо ли при нем, хорошо ли, а делать нечего — куда он, туда и я… Эге, смотри-ка: вон уж и солнышко всходит — эк я с тобой заболтался. Прощай, добро!.. Да, пожалуйста, не ершись с моим боярином: тише едешь — дальше будешь, дедушка. Прощай.

— Постой! — загремел в кустах грозный голос, и незнакомый вышел на поляну. — Зачем ты здесь? — продолжал он, подойдя к Торопу. — Что у тебя за свиданье с этим стариком?.. Ну что ж ты молчишь?.. Отвечай!

— Не гневайся, боярин! — сказал с низким поклоном Тороп. — Помнишь, я тебе сказывал, что обещал купить веретено дочери этого доброго человека? Я сегодня за тем к ней и заходил, да вот поразговорился кой и о чем с ее батюшкой.

— Ты чересчур любишь болтать! — прервал незнакомый. — Добро, останься здесь: ты мне надобен.

Тороп поклонился и, соблюдая почтительное молчание, отошел к стороне.

Незнакомый не говорил ни слова; он стоял против Алексея и, устремив на него свой угрюмый взгляд, казалось, рассматривал его с большим вниманием. Алексей, облокотясь на заступ, также молчал. Сначала он глядел спокойно на незнакомого, но вдруг светлые взоры его помрачились, и что-то похожее на ужас и отвращение изобразилось на лице его.

— Чего ты от меня желаешь? — спросил он наконец не ласковым и кротким своим голосом, но с приметным негодованием.

— Ай, ай, ай! Худо! — сказал про себя Тороп, поглядывая боязливо на своего господина.

— Молчи, старик! — прервал незнакомый. — Не я, а ты должен отвечать на мои вопросы.

— Так спрашивай.

— У тебя есть дочь?

— Есть.

— Ее зовут Надеждою?

— Да.

— Ты христианин?

— Да.

В продолжение этого отрывистого разговора незнакомый не переставал смотреть пристально на Алексея; прислушивался с беспокойством к его голосу, и мало-помалу как будто бы воспоминание о чем-то неприятном покрыло морщинами высокое чело его.

— Какое сходство! — прошептал он. — Этот голос… этот взгляд… Да нет, не может статься! Как зовут тебя, старик?

— Алексеем.

— Послушай, Алексей: я хочу дать тебе полезный совет.

— Спасибо. Но я уж стар и знаю по опыту, что не все советы полезны. Иной советует для того, чтоб верней погубить легковерного, который полагается на его совесть.

Незнакомый посмотрел с недоумением на Алексея и помолчав несколько времени, продолжал:

— Нет, я не губить хочу тебя, а спасти от гибели. Ты знаешь княжеского отрока Всеслава?

— Знаю.

— Но знаешь ли ты, кто этот Всеслав?