Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 2. Презирая дымы и грозы

И вот шел 2008-й год. При отнятой благодати Прасковья Яковлевна начала таять. Никого это не интересовало, на кого она жизнь положила, а она таяла и таяла у всех на глазах — теперь уже без жалоб, бессловесно... Просто ждала, пока у кого-нибудь совесть проснется... Дождалась, что однажды потеряла силы и больше не могла встать с постели. Умерла бы тогда, да вовремя младшая дочь приехала и забрала ее к себе — вдвоем с мужем на простынке вынесла из дому, усадила в машину и повезла к себе в город.

Прасковья Яковлевна смотрела в окошко по сторонам, узнавала дорогу и понимала, что с мозгами у нее все в порядке. А что же тогда заболело? Не могла понять.

Приехали во двор. Юрий Семенович, зять, побежал за стулом. Вытащили Прасковью Яковлевну из машины, на стул усадили, кое-как вдвоем с Любовью Борисовной донесли до подъезда, а выше внести не могут. И тут где взялся сосед, вроде мальчишка совсем. Так им казалось, потому что он незаметно вырос на их глазах. Отодвинул Любовь Борисовну в сторону, попросил отойти Юрия Семеновича, подхватил стул с Прасковьей Яковлевной и чуть ли не как пушинку вынес на третий этаж.

— Хоть бы на годик продлить ей жизнь, дать попрощаться с белым светом, — плача, говорила Любовь Борисовна врачам, пригласив их на следующий день. — Пусть бы она спокойно на солнце насмотрелась.

Врачи осмотрели больную, поставили диагноз, соответственно диагнозу назначили лечение. А браться самим за лечение отказались — боялись возраста, мол, больная может его не выдержать.

— Лечите под мою ответственность! — решила Любовь Борисовна. — Она никогда по-настоящему не лечилась, должна выдержать.

Так и поступили.

Организовали лечение Прасковьи Яковлевны по всем правилам — и капельницы ей ставили на дому, и уколы делали, и массажи, и зарядку, и режим правильный для нее держали. Три недели поднимали ее, и таки подняли. Купили ей ходунцы, научили с их помощью перемещаться по квартире. Прасковья Яковлевна и сама старалась, постепенно окрепла и скоро ходила сама, без ходунцов. А там начала домой проситься.

— Куда домой? Живи тут, — всплеснула руками Любовь Борисовна. — Теперь-то у нас не одна комната, а три — места хватает.

— Нет, не мое тут все. Везите домой, — настаивала Прасковья Яковлевна.

Решили, что сначала повезут ее в гости, а там видно будет. Как раз близящееся 8-е марта, день гибели ее родителей, выпадало на субботу, выходной день. Поехали. Побывали в Славгороде на официальных мероприятиях, проведали усопших, навестили соседок по улице, посидели в доме и поехали назад в город, долечиваться.

Еще недели через две потребовала Прасковья Яковлевна, чтобы ее насовсем везли домой. Не находила она себе места в городской квартире, не находила заботы, тосковала по земле и по воздуху.

— Дома я похожу по двору, выйду на улицу или на огород, подышу запахами земли — и мне уже хорошо. А тут что? Все чужое, — признавалась она. — Правильно, дочка, ты не стала срывать меня с места да в город забирать, когда я к вам попросилась. Не казнись и не ругай себя — не смогла бы я с вами жить. Ничего бы тогда не получилось.

— Да, наверное. Но надо было дать возможность тебе попробовать.

— А чего пробовать? Вон, тетя Галя досиделась у сына в Киеве на десятом этаже, что не чаяла домой попасть да на живую землю ступить. И хоть теперь у двоюродного племянника свои дни доживает, а благодарна вам, что вы с Юрой забрали ее от Сашка и привезли в Славгород. Все вспоминает вашу поездку, как ты, Люба, заботливо горшок для нее прихватила... И как ты догадалась?!

— Дело житейское, — улыбнулась Любовь Борисовна, — а дорога дальняя.

Так Прасковья Яковлевна вернулась в свой дом.

Соседки обрадовались ее появлению, обнимали, признавались, что не надеялись ее живой увидеть. Даже Зоя Григорьевна, очень высокомерная особа, и та расцеловала Прасковью Яковлевну и сказала, что рада снова встретиться с нею.

Через год Прасковье Яковлевне дома повторили лечение, которое она принимала в Днепропетровске. Эти старания продлили ей срок жизни на два с половиной года.

Теплый сезон 2010-го года начинался многообещающе, без сбоев. Весна наступила вовремя и неспешным вальяжным шагом продвигалась широко, размашисто. В начале мая зацвели сады и кустарники — классический вариант хорошей погоды. Все дни Прасковья Яковлевна, сидя в одном из садовых кресел, однажды привезенных ей младшей дочерью, гуляла во дворе и вдыхала ароматы флердоранжа {30} 30 Цветок апельсина, но поскольку он — традиционная часть свадебного убора выходящих замуж девушек, то в широком смысле флердоранжем называют то, что украшает невесту. В степных широтах это цветы абрикоса. , шедшие с юга, и долетающие из палисадника запахи сирени — при восточном ветре. Второе кресло стояло рядом и одним своим присутствием напоминало и о дочери, и о том, что иногда тут посиживают собеседники, — рядом с этим пустым креслом витала надежда и не чувствовалось одиночества, вроде его и не было в мире.

Отшумел Первомай, настало 9-е Мая. С утра у Прасковьи Яковлевны поселилось на душе какое-то тревожное ожидание. Она связывала это с тем, что в этом году впервые не пойдет на сельский митинг, ежегодно проводящийся на площадке у завода; не пройдет вместе со всеми к месту расстрела отца ее, не проведает братские могилы... Так она решила по нескольким причинам: не хочет утруждать своих детей, которые должны будут возиться с нею; хочет сохранить силы и подольше пожить на земле; не хочет, чтобы односельчане видели ее совсем постаревшей, с согнутой спиной; а еще потому, что нет уже никого из тех, кого бы она рада была видеть. Никого уже нет из ее поколения, одна она осталась — всех пережила. Стала старейшим жителем Славгорода. Даже Галина Игнатьевна, уж на что гвоздь была, а и та этой весной отошла в мир предков. Правда, где-то проживает еще Хохленко Ефросинья Ивановна, отданная невесткой в богадельню... Так это уже не в Славгороде.

Само решение отойти от общественной жизни поселка, устраниться от прежних ритуалов — никому не поведанное, сокровенное — волновало Прасковью Яковлевну, как будто оно должно было дать некий ответ, как будто вслед за ним должно было случиться что-то значительное. И в этом была правда, ведь она затеяла самый настоящий эксперимент — хочет выйти из событий и посмотреть, как будет продолжаться жизнь без нее. Хочет убедиться, что все пойдет по-старому, по давно заведенному порядку. Такой итог эксперимента ее бы устроил.

Утро началось необычно — над Славгородом долго кружил самолет и разбрасывал открытки. Это были поздравления с Днем Победы, написанные от лица Президента Украины, с его автографом. Дети шумными стаями гонялись за небесными посланиями, собирали их и тут же раздавали тем, кому они не достались. Одна открытка опустилась прямо во двор Прасковьи Яковлевны, к ее ногам. Прасковья Яковлевна уже понимала, что это, потому что слышала детские крики на улице, их беготню. Взволнованно подняла столь оригинально доставленное поздравление, прочитала и после этого все время посматривала на небо, как будто еще чего-то ждала от него. В самом деле, думала невольно, раньше она боялась неба и его сюрпризов. Чего только не сыпалось оттуда на головы несчастных людей: и град, и громы-молнии, и бомбы, и устрашающие фашистские листовки... А тут вот — поздравление, как вещий знак. А вдруг и в самом деле знак? Вдруг теперь жизнь станет лучше?