Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 2. Презирая дымы и грозы

Она все еще держала в руках открытку, когда во двор въехал седан «Шевроле» цвета разогретой морской волны, — приехала Любовь Борисовна с мужем.

Старшая дочь начала собираться на митинг.

— Не пойдем сегодня, — остановила ее Прасковья Яковлевна. — Давайте дома посидим, пообедаем, посмотрим друг на друга. А то ведь до конца лета уже не соберемся.

— На твой 90-летний юбилей обязательно соберемся, — пообещала Любовь Борисовна.

Каждое лето она с мужем ехала в Алушту, где у них была квартира, и жаркое время пересиживала там, на побережье. Квартира хорошая, просторная, в три комнаты, с видом на море. Вода в доме — как родниковая, такая чистая и холодная. Тишина кругом. Дорога на пляж забирает не более десяти минут, потому что море рядом, всего 500 метров до воды. Утром и вечером выйдешь на балкон и дышишь натуральным морским воздухом, почти что с брызгами. Запах воздуха — непередаваемый. Там ее простуды проходили, аллергия унималась, немного укреплялось здоровье.

Отметили 9 Мая своим небольшим кругом, посидели в тени яблони, переждали, пока спала жара. Затем распрощались со слезами, и поехали гости к себе в город, чтобы завтра с утра ехать в Крым.

Жизнь Любови Борисовны в Крыму начиналась с генеральной уборки квартиры после долгого стояния без жильцов... Полагалось сразу после заезда обмести стены, вымыть окна, кафель, светильники, мебель, всю кухню, перестирать и переутюжить покрывала. При слабом здоровье Любови Борисовны на эту работу уходило недели две. Вместе с этим надо было побегать по сервисам, чтобы включили кабельное телевидение, интернет, квартирный телефон.

Почти сразу по их приезде в Алушту позвонила Александра Борисовна, заговорила озадаченным голосом.

— Что-то наша мама запечалилась, — сообщила первым делом. — 9-го Мая, сразу после вашего отъезда, как встала у окна, так и стояла до темна, глядя вам вслед.

— Скажи, что мы немного уберемся и заберем ее к себе, — всплакнув, сказала Любовь Борисовна. — Пусть потерпит.

Прасковью Яковлевну Юрий Семенович еле довез до Крыма, такая она была слабенькая. Любовь Борисовна, узнав, что муж уже во дворе, встречала маму на своем этаже. Та еле вышла из лифта, за стенку взялась и остановилась. Дальше идти не могла. Любовь Борисовна подхватила ее и почти на руках внесла в квартиру. Обмыла, уложила в постель, накормила.

Она знала, чем лечить Прасковью Яковлевну и все уже заготовила, кроме внутривенных уколов, на которые больная не соглашалась. Две недели поднимала Любовь Борисовна свою маму, билась над ней как могла.

Постепенно Прасковья Яковлевна опять поднялась на ноги, начала ходить по квартире, потом с Любовью Борисовной выходила на улицу и гуляла по скверику Черемушкинского жилмассива, сидела на скамейке у подъезда.

— Мамочка, как ты себя чувствуешь, — однажды спросила Любовь Борисовна, — может, завтра поедем на прогулку?

— Куда?

— А куда ты хочешь?

— Вон в то село, — показала Прасковья Яковлевна в окно, откуда был виден Чатыр-Даг с прилепившимся к нему селом.

На следующий день так и сделали — устроили поездку к подножию Чатыр-Дага, в селение Лучистое. Потом провезли Прасковью Яковлевну к озеру Кастель, что лежит в восьми километрах от Алушты, под горой Парагильмен.

Однако на крымские красоты Прасковья Яковлевна взирала без энтузиазма, потухшим взглядом, как на что-то чужое.

— Хочешь, завтра поедем в Ялту? Погуляем по набережной, — предложила Любовь Борисовна.

— Да, хочу, — согласилась Прасковья Яковлевна.

В Ялту дорога чуть длиннее. Прасковья Яковлевна внимательно рассматривала ее в окно, смотрела на море.

— Все здесь чужое, — наконец, тихо сказала она. — Камень, камень, горы... Это козой надо быть, чтобы здесь жить. У нас лучше. И зелени у нас больше.

Любовь Борисовна не стала спорить, потому что любой уголок земли хорош по-своему. А у ее мамы, она видела, настроение не очень хорошее. Не настроена она на путешествия.

Против ожидания в Ялте они хорошо погуляли. Юрий Семенович, правда, остался сторожить машину, а Любовь Борисовна с Прасковьей Яковлевной прошлись по набережной, постояли у самой воды, посмотрели на яхты, на большие корабли.

Потом прошли на алею со скамейками, сели отдохнуть. Для разнообразия съели по порции мороженого, после него выпили по чашечке кофе. Прасковья Яковлевна смотрела на прохаживающихся людей, думала о своем.

— Вот так гулять, как эти люди, мы с твоим отцом не умели. Он же непоседой был. И я его понимаю. Скучно нам было бы ходить туда-сюда без дела.

— Ну, эти люди придумывают себе всякие маленькие дела, чтобы не скучно было.

— Какие?

— На других посмотреть, свой новый наряд или туфли новые надеть, покрасоваться...

— Не понимаю я этого.

— Всему учиться надо. Просто тебе не пришлось. Но ты ведь любила гулять в Ленинграде?

— О, сравнила! В Ленинграде есть на что посмотреть, там, куда ни глянь — везде история. А тут что?

— И тут есть история. Хочешь, поедем завтра в Ливадию, посмотрим зал, где проходила Ялтинская конференция союзных держав в феврале 1945 года?

— Да, очень хочу! — с энтузиазмом ответила Прасковья Яковлевна. — Там же Сталин был...

Наутро Прасковья Яковлевна долго не выходила из своей комнаты, а Любовь Борисовна боялась ее тревожить. Думала, что мама устала вчера и теперь долго спит. Но вот терпение ее иссякло, и она заглянула к ней. Прасковья Яковлевна сидела давно одетая, да еще в платке на голове, что свидетельствовало о ее намерении ехать домой.

— Ты почему так долго не заходила? — встретила она дочку.

— Думала ты спишь.

— Везите меня, дети, домой.

— Зачем, мама? — спросила Любовь Борисовна — Разве тебе у нас плохо?

— Мне у вас очень хорошо, — призналась Прасковья Яковлевна. — Но я вам ничего хорошего не сделала. Я жизнь прожила для Шуры, значит, она и должна досмотреть меня до смерти. Не хочу вас отягощать. Не заслужили вы такого наказания. Поехали!

Делать было нечего, пошел Юрий Семенович готовить машину к поездке. Прасковья Яковлевна тем временем вынула из своей давно сложенной сумочки кошелек, достала из него последние 400 гривен и протянула дочери.

— Это вам с Юрой по 200 гривен в подарок от меня на дни рождения, — вывернув кошелек, показала, что он пуст. — Больше у меня нет.

— Спасибо, мамочка. Нам с Юрой по 100 гривен хватит, — Любовь Борисовна вернула половину денег. — Бери, чтобы до пенсии ты не оставалась без копейки.

Прасковья Яковлевна долго прощалась с квартирой — прошлась по ней, на все внимательно посмотрела. Вышла в коридор.

— Спасибо, что приняли меня погостить.

— Мама, ну что ты, — Любовь Борисовна обняла ее. — Может, останешься?

— Нет, пора мне, — Прасковья Яковлевна вышла за порог, еще раз оглянулась на квартиру, слегка поклонилась ей, совсем слегка, но это ее движение Любовь Борисовна заметила.