Василий Попов - Архангельск — Северодвинск

В прошлом 1887 году, мы начали кампанию 5-го мая, до 24-го июня простояли в г. Архангельске, в продолжение следующих 96 дней сделали переход от г. Архангельска до Кронштадта, куда прибыли утром 29 сентября, а 4-го октября совсем окончили кампанию, продолжавшуюся, таким образом, 153 дня. Экипаж шхуны состоял из 6 офицеров и 64 матросов.

В силу того, что это старое, деревянное судно, с весьма плохой машиной, с ходом всего 5 узлов в час (и то при благоприятных условиях), мы проходя Белое море, Ледовитый океан и огибая далее Скандинавский полуостров, всюду почти держались близ берегов и были, таким образом, наблюдателями норвежских, финляндских и частью шведских шхер. — Но и при таком, по-видимому, покойном, плавании, не все было благополучно на нашей шхуне: в одном из океанских плесов, пред городом Бергеном, при штормовом ветре, показалась течь и в трюме, и в дымогарных трубках машины. — При таких же условиях, но в больших размерах, течь в трюме повторилась пред г. Христианзандом. В Скагерраке, при переходе от г. Христианзанда к Копенгагену, крен от качки достигал в одну сторону 32⁰ — течь на судне было настолько сильна, что вода поднималась до топок, — все имеющиеся на судне помпы были пущены в дело. Судну грозила большая опасность, если бы мы были вдали от берега. К счастью, шторм дул к берегу, и мы, вместо Копенгагена, попали в шведский город Гетеборг, где шхуна введена была в док для необходимых поправлений.

В Балтийском море, близ острова Эланда, мы несколько суток отстаивались от шторма на двух якорях под парами, испытав пред этим сильную качку в открытом море.

Машина на всем пути, обнаруживая более или менее значительные неисправности, требовала разных поправок.

Мы нередко шли всего по 1\2 узлу в часть, а при сильном противном ветре и совсем не выгребали вперед. Если прибавить к этому малую вместительность угольных ям, то будет понятно, почему переход наш из г. Архангельска в г. Кронштадт продолжался 96 дней, при чем мы должны были побывать в 9 городах и 7 местечках Норвегии, в 2 городах и 5 местечках Швеции, в г. Копенгагене, в Ганге, Гельсинфорсе и 2 местах Аландских шхер. Почти во всех местечках и значительной части городов мы останавливались только для того, чтобы переночевать, так как ночью шхерами идти невозможно, и дать отдых лоцману, который, конечно, не в силах был стоять на верху все 24 часа.

Нижние морские чины размещались на шхуне за эту кампанию так: в жилой палубе 29 человек, в жилом трюме, сильно нагруженном казенными вещами, — 32 человека, 1 спал в машине, 2 — в подшкиперской, тоже заваленной разными судовыми принадлежностями. В жилой палубе на каждого матроса приходилось 25 куб. фут. (0,07 куб. саж.) (Вычисления производились по правилам, изложенным в гигиене проф. Доброславина, часть 1, стр.281. Обстановку матроса я считал равной 1\15 куб. саж., объем тела — 70 куб. футам.) в трюме — 23 куб. фут. (0,06 куб. саж.)

Не знаю, есть ли другие суда в нашем флоте с таким ничтожным объемом воздуха на каждого обитателя. — Если припомнить требования рациональной гигиены, то такая теснота должна бы сильно вредить здоровью команды. Но на самом деле оказывается не так; вследствие известного распределения служебных обязанностей между матросами.

Вся команда была разделена на 2 вахты, каждая вахта — на 2 отделения. Одна половина каждого отделения помещалась в трюме, другая в палубе. На якоре матросы несли службу по отделениям, на ходу — повахтенно. Поэтому получалось такое размещение: в палубе и трюме никогда не бывало более, чем по 22 человека; на ходу же в первой — не более 13, а во втором — 15 человек. Конечно, при таких условиях на долю каждого оставшегося приходился значительно больший объем воздуха. Кроме того на палубе, иначе сказать на открытом воздухе, отличавшемся идеальной чистотой, матросы пили чай, завтракали, обедали, ужинали, молились, снимались с якоря, производили пожарные тревоги и т. д. Словом здесь происходили все их служебные работы, при которых легкие наиболее вентилируются.

Далее, почти все свободные часы, особенно в хорошую погоду, матросы тоже проводили на палубе, вследствие тесноты и недостатка света в жилых помещениях, так что в последних им приходилось главным образом спать.

Наконец, жилые помещения довольно хорошо вентилировались — люки, ведущие в них, никогда не закрывались.

Каждый матрос в продолжение суток выглянет на палубу minimum 10 раз и если в своих выходах он будет ограничиваться только службой, а свободные часы проводить в жилом помещении, то все же на ходу он проведен на палубе не менее 13 часов, а на якоре — не менее 7.

Если все это принять во внимание, то условия относительно воздуха не так уж плохи на нашем маленьком судне, как это может показаться с первого взгляда и, по моему мнению, нисколько не уступают деревне; внутри крестьянских изб, особенно во время сна, вони и порчи воздуха нисколько не менее, чем в матросских помещениях, а во дворе и поле крестьянина воздух едва ли лучше, чем на палубе нашего судна.

Во все 153 дня кампании судно наше находилось постоянно в холодной воде, что, конечно, не могло не влиять на температуру и влажность внутри жилых помещений.

В г. Архангельске (от 5 до 26 июня) температура воды реки Северной Двины колебалась от 5,5⁰ R до 12,7⁰ R.

В Белом море и Ледовитом океане (от 26 июня до 4 июля) — от 3,8⁰ R до 7,0⁰ R.

Поэтому во всю кампанию судно наше отапливалось, за исключением только тех дней, когда в машине производились какие-нибудь починки.

Едва ли можно устроить паровое отопление более негигиенично, чем это было у нас; конечные паровые трубки, выносящие уже негодный, отработанный пар, оканчивались открыто в трюме — в льяла. Пар, конечно, быстро сгущался в теплую воду и как сам пар, так и теплая вода сильно увлажняли жилые помещения.

Кроме того, уже вследствие одной своей старости судно давало за сутки известное накопление воды в трюме, никогда не менее 4 дюймов, а так как судной имело большой дифферент, то вода эта, соединялась с машинной водой и разными продуктами жировых кислот, скоплялась в кормовой части трюма, и хотя каждый день выкачивалась отсюда, но не вся — помпа не забирала воды из льяльных пространств, отчего вода здесь загнивала, разлагалась и давала зловоние, особенно чувствительное во время качки и притом почти исключительно для обитателей кормовой части — т.е. для офицеров.

Для проветривания этой кормовой части трюма, по бортам (внутри офицерских кают), во внутренней обшивке, были устроены металлические решетки — шпации -, но так как через них распространялся сильный запах, то большая часть их была заклеена, — таким образом кормовая часть трюма почти совсем не проветривалась, представляя из себя в истинном смысле гнилое болото.