Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— А если она вдруг затянется? — обеспокоился царь.

— Мы перенесём её в Одессу или Севастополь, — пообещал ему Николай Павлович, но Александр II решил не «огорчать» старика Горчакова и, улыбнувшись, повелел Игнатьеву не терять времени и возвращаться в Россию.

— Тебя уже дома заждались.

Николай Павлович понял, что вокруг его имени уже идёт нешуточная борьба, и колебания государя лучшее тому подтверждение. То император проникался искренним сочувствием к нему и намеревался дать ему полную свободу действий, то, в какой-то момент, когда верх брала горчаковская клика, как бы забывал о нём и отстранял от дел. Вот и получалось, как в солдатском анекдоте: «Стой там, иди сюда». Игнатьева то вызывали в главную квартиру, то предлагали уехать. И это в самый разгар исторически важных событий, когда его знание дела настоятельно требовало его присутствия. Он уже не говорил о своей руководящей роли, хотя втайне и надеялся, конечно. Если, по выражению Шекспира, «весь мир театр», то можно было ожидать, что горчаковская дипломатия будет освистана с галёрки, но пока что свистеть было некому. Разве что ямщикам в Петербурге, где четвёртого декабря установили санный путь через Неву. В этот же день царскую ставку упразднили. Император убыл в Петербург. Николай Павлович уехал вместе с ним. Пробыв несколько дней в Бухаресте, в котором так же, как и Порадиме, свирепствовал снежный буран, преодолев беспорядки, творившиеся на румынских дорогах, переметённых пургой и забитых воинскими эшелонами, он через Кишинев, Одессу и Казатин, добрался до Киева, где его разыскали две телеграммы: от военного министра и графа Адлерберга. Обе сообщали высочайшее повеление немедленно прибыть в Петербург. Игнатьев только и успел чаю попить, да обменяться новостями с женой.

— Думаю, что всё скоро закончится, и Господь соединит нас, — досадуя на срочность своего отъезда, поцеловал он Екатерину Леонидовну и покатил на вокзал.

В день его приезда в Петербург солнце светило так ярко, что на снег было больно смотреть. Не заезжая к родителям, Николай Павлович отправился в Зимний дворец и представился царю. Александр II поручил ему составить проект письма военного министра обоим главнокомандующим для отправления с фельдъегерями девятнадцатого декабря и дал прочитать дешифрованную телеграмму нашего посланника в Афинах: «Мехмед Али, прибыв в Константинополь, объявил, что Турции остаётся одно: вступить в мирные переговоры непосредственно с Россией, ибо всякое вооружённое сопротивление делается невозможным. Сулейман так же прибыл в Константинополь. При таких обстоятельствах, считаю совершенно необходимым ускорить наступление сколь возможно, или усилить давление на Турцию. Не теряйте времени».

В то время, когда Игнатьев читал телеграмму, «отец объединённой Германии» канцлер Отто фон Бисмарк аккуратно складывал карту Балканского полуострова, по которой следил за ходом русско-турецкой войны, уверив себя в том, что зимой перевалить через Балканы невозможно. Вероятно, он бы думал по-другому, но его главный военный стратег Хельмут Мольтке, занимавшийся в своё время реорганизацией турецкой армии, а ныне составлявший план войны с Россией, чванливо заявил, что «тот генерал, который вознамерится перейти через Троян, заранее заслуживает имя безрассудного, ибо достаточно двух батальонов, чтобы остановить наступление целого корпуса». Но русская армия под командованием генерал-лейтенанта Иосифа Владимировича Гурко, ведя кровопролитные бои и неуклонно тесня турок, начала героический переход через Балканы. Гурко со своим отрядом готовил удар на Софию. Радецкий совершал Забалканский переход через соседние с Шипкой перевалы. Понимая всю важность Шипкинского прохода, представлявшего собой кратчайший путь на юг, Вессель-паша, сменивший Сулеймана, не прекращал попыток выбить русские войска и болгарские дружины с занимаемых ими позиций. Но кроме боевых трудностей и неустройства солдатского быта, который редко балует удобствами, мужество и стойкость защитников перевала испытывали на прочность неимоверно сильные морозы. В траншеях, при буранном ветре, невозможно было развести огонь. После нудных осенних дождей, когда внезапно грянули морозы, насквозь промокшая одежда офицеров и солдат покрылась ледяной корой. Ружья тоже были сплошь покрыты льдом. Чтобы действовал затвор и безотказно работал выбрасыватель, солдатам приходилось непрестанно смазывать их оружейным маслом и приводить в движение окоченевшими пальцами. Потери от болезней и обморожений многократно превышали боевые. Метель служила по усопшим панихиду. Седоусые солдаты утверждали, что пять месяцев боёв на Шипке тяжелее одиннадцати месяцев в Севастополе.

— Кажный месяц должон быть зачтён за год службы, — отзывались те, кто с первых дней защищал перевал. — Особую награду надо, вот: «Шипкинский крест»! По справедливости если.

За водой ходили ночью. Пищу принимали в темноте. До ветру пойдешь, там и останешься. Турецкие стрелки били на выбор. И всё же, претерпев все гибельные тяготы «шипкинского сидения» корпус Радецкого, используя соседние с Шипкой проходы, тремя колоннами, двинулся прямо на Шейново, где находился укреплённый лагерь турок, а третий отряд, которым командовал генерал-лейтенант Карцов, взял Троянский перевал. Сами болгары утверждали, что летом через Имитлийский перевал (у села Шипки) можно проходить гуськом, по одному человеку, а через Травненский — всаднику, но зимой ходить по этим перевалам отваживались единицы. И, тем не менее, отряд Радецкого преодолел Балканы, хотя невероятная сложность маршрута и постоянные стычки с противником, не говоря уже о двухметровом снеге и страшной крутизне тропы, да вдоль обрывов, удлинили время перехода. Первым повёл атаку на турецкие позиции командующий левой колонной князь Святополк-Мирский. Его отряд, неся огромные потери, овладел первой линией турецкой обороны и повалился без сил. Набряк закат солдатской кровью — лучше не смотреть. Спустя какое-то время, хорошо помня о том, что наша нерешительность вряд ли обратит неприятеля в бегство, на выручку ему поспешил Скобелев, выдвинув вперед восемь полевых орудий и стрелков, вооружённых дальнобойными трофейными винтовками. У всех же остальных — у кого штуцер Гартунга, у кого Литтиха, а кто и вовсе из старенькой винтовки садит, похваливая «ихнего» Бердана.

— Хорошее ружьишко, верный бой.

А случалось и так, что один стреляет, другой патроны подаёт — не в силах пальцем двинуть. Отморозил.

Кавалерия оберегала фланги наступающей пехоты и норовила зайти неприятелю в тыл, чтобы лишить его пути отхода.

Не имея возможности произвести разведку и лишённый связи, как со Святополк-Мирским, так и со Скобелевым, даже не видя их из-за тумана, Радецкий повёл лобовую атаку, но турецкое укрепление, запиравшее спуск с перевала, который представлял собой узкую зальделую дорогу, стало серьёзной преградой. Отбиваясь от наседавших турок и неся огромные потери, отряд Радецкого попятился назад. Трудно сказать, как дальше развивались бы события, если бы двадцать восьмого декабря тысяча восемьсот семьдесят седьмого года в два часа пополудни к Скобелеву со стороны Шейново не прискакал казак с радостной вестью.