Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

Седьмого января паника среди турок достигла апогея. Губернатор и войска бросили Андрианополь на произвол судьбы, взорвав артиллерийские и пороховые склады. В городе, охваченном огнём, начался хаос. Можно себе представить, что творилось в турецкой столице, куда устремились все беженцы. И чем ближе русская армия подходила к Стамбулу, тем настойчивее каждому её солдату хотелось стать свидетелем капитуляции Порты. Капитуляции полной и безоговорочной.

Пять иностранных консулов приехали к генералу Струкову с просьбой скорее занять Андрианополь, чтобы водворить порядок.

— Мусульмане бегут поголовно, — сообщили дипломаты. — Многие из них убеждены, что пришёл конец господству турок на Балканском полуострове.

Девятого января, получив сведения о победоносном шествии нашей армии в Турции, Александр II проводил совещание с Горчаковым и Милютиным, и, пригласив Игнатьева, велел ему немедленно выехать в распоряжение великого князя Николая Николаевича.

— Я опасаюсь, — сказал государь, — что произойдут недоразумения и будут сделаны непоправимые промахи при переговорах с турецкими уполномоченными, которые выехали в наш передовой отряд и отправляются в Казанлык.

«Поздно», — подумал Николай Павлович. По его расчёту, при самом быстром продвижении, на дорогу до Андрианополя, куда к тому времени должна была перебраться главная квартира великого князя, могло уйти десять-двенадцать дней. За это время Николай Николаевич и впрямь мог подписать перемирие.

— Может быть, мне прямо ехать в Константинополь? — предложил он императору, загоревшись мыслью вытребовать у Абдул-Хамида II ключи от турецкой столицы. — По крайней мере, там я не буду подчинён главнокомандующему и смогу влиять на Порту изнутри, восстановив отношения с дипломатическим корпусом. А великий князь пусть занимает Булаирские линии, Галлиполи и господствующие высоты на Босфоре.

— Нет, нет! — запротестовал Александр II. — Я в Ливадии дал великобританскому послу при нашем дворе лорду Августу Лафтусу свое самое торжественное честное слово, что не намерен брать Константинополь.

— Да мы и не будем брать его, — заверил императора Игнатьев. — Мы займём стратегические важные пункты и подвергнем Стамбул осаде, подведя войска вплотную к городу. В такой ситуации турки подпишут любые условия мира. Сверх того, — добавил он решительно, видя, что государь колеблется, — там могут возникнуть такие обстоятельства, которые вынудят нас к боевым действиям и даже вводу войск в Стамбул. Вероломство — основная черта турок.

— И что же это за обстоятельства? — язвительно спросил князь Горчаков, вальяжно развалившись в кресле. Он продолжал настаивать на срочном перемирии.

— Самые разные, — уклончиво сказал Николай Павлович.

— И всё же, — разглядывая тщательно отполированные ногти на своих руках, полюбопытствовал канцлер, — поясните.

— С удовольствием, — откликнулся Игнатьев. — Например, султан, боясь за свою жизнь, спешно покидает город и бежит в Бруссу, где у него есть тайное убежище, а мусульманская чернь и фанатики устраивают резню. Зачем подвергать христиан избиению и подвергать членов дипломатического корпуса смертельной опасности? Русская армия, стоящая в нескольких шагах от Стамбула нравственно будет обязана, перед судом истории и человечества, защитить жизни христиан и водворить порядок.

— А это мысль! — восхитился Милютин, но, перехватив усталый взгляд царя, спешно сделал оговорку: — Если события так будут развиваться.

— Если Россия введёт свои войска в Стамбул и этим самым сокрушит Порту, сама не желая того, нам грозит всемирный Вавилон, — болезненно поморщился князь Горчаков и демонстративно схватился за голову. Он не любил напряжения сил и всегда избегал беспокойств. — Оканчивая войну с Турцией, мы рискуем по воле мировой истории положить начало новой, теперь уже общеевропейской войне за турецкое наследие. Хорошо, если проклятый восточный вопрос будет разрешён однажды, но вот навсегда ли? — это бабушка надвое сказала. Если навсегда, то и три, и тридцать три года можно воевать с переменным успехом, а если нет? — блеснул линзами очков светлейший. — Лично у меня уверенности нет, что нам по силам будет вывезти на своих плечах катаклизмы такого масштаба. Со всей Европой Россия не справится, а Европа ополчится непременно против нас. Она ни за что не даст решить восточный вопрос в нашу пользу. Россию и так уже делают пугалом, а в случае крушения империи османов она станет кошмаром всей Европы.

— Сейчас не об этом речь, — прервал его рассуждения Александр II, явно тяготившийся теперь своим «торжественным и честным словом». — Я принял решение телеграфировать брату, чтобы тот занял Булаирские линии, а в сам Константинополь не входить. — О чём государь никогда не забывал, так это о своём священном праве самодержца решать всё самому, но действовать от имени народа, то есть, своего правительства. Он выждал короткую паузу и примирительно добавил: — Лучше отдаться на волю Провидения. Пусть всё идёт, как идёт. Эта война с самого начала роковая. Не мы её, а она нас выбрала и ведёт неизвестно куда.

Игнатьев едва не вскипел. «Как «неизвестно куда? — мелькнуло в его голове. — В Царьград, в Константинополь, за ключами от Стамбула! России нужен черноморский флот, нужны проливы! А от османского наследства мы откажемся и драться за него не будем. Вот и всё».

Но государь не видел смысла в продолжении войны.

— Мы не должны забывать, что Англия шутить не любит.

Николай Павлович, потрясённый ответом царя, обескуражено мотнул головой, гудящей от прилива крови, и тяжко опустился в кресло. Александр II дозволял обсуждать свои действия только до его решения. Возражать что-либо глупо.

В этот же день турецкие уполномоченные Сервер-паша и Намык-паша были официально приняты главнокомандующим. Переговоры продолжались два часа. Присутствовали только Непокойчицкий и Нелидов. По поводу предъявленных турецким уполномоченным условий мира, Намык-паша обратился к великому князю.

— Александр Македонский, лишив индийского царя его владений, всё-таки почтил его высокий сан. Мы побеждены вполне, мы это сознаём, и заявляем вашему высочеству, что полагаемся на великодушие и милосердие русского государя. Мы имеем весьма широкие полномочия, но то, что вы требуете, почти равносильно уничтожению турецкой империи. Я не могу согласиться на подобные условия. Позвольте просить вас умерить ваши требования.

— Никаких уступок не будет, — жёстко отрезал Николай Николаевич. — Даю вам два часа на размышление. Если наши условия приняты не будут, я продолжаю наступление.

В четыре часа пополудни турки приехали снова.