Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Вессель-паша решил сдаться!

Михаил Дмитриевич взлетел в седло и стремглав помчался в лагерь турок.

За ним — с лихим присвистом! — устремились казаки.

А навстречу им уже тянулись толпы пленных. Турки никак не ожидали нашего перехода через Балканы, доверяя авторитету Мольтке, считавшего зимний переход через столь крутые горы невозможным. Теперь же они говорили: «Да если бы мы раньше знали, что русские такие милые люди, так давно бы сдались!»

В семь часов пятнадцать минут вечера Фёдор Фёдорович Радецкий телеграфировал великому князю Николаю Николаевичу о том, что все войска Вессель-паши против наших позиций — сдались. Князь Святополк-Мирский занимает Казанлык, а Скобелев находится на Шипке.

Великий князь был откровенно счастлив: задумка по обходу и захвату Шипки была не чьей-нибудь, а его собственной!

Генеральное сражение под Шейново, при котором была разбита одна из самых боеспособных армий Турции, ознаменовалось блестящей победой русских войск.

Началось наступление на Филиппополь.

Первого января султан Абдул-Хамид II телеграфировал Александру II, что он глубоко оплакивает несчастные обстоятельства, повлекшие за собою эту злополучную войну, и надеется, что Русский Царь, до приезда турецких уполномоченных в Казанлык, даст соответствующие повеления о прекращении боевых действий на всём театре войны.

— Что ты на это скажешь? — спросил государь у Игнатьева, который уже знал, что английский парламент, удавленный завистью к военному успеху России, незамедлительно прислал угрозу в письменном виде: вступление русских войск в Константинополь будет означать начало новой войны. Теперь уже России с Англией.

— Я скажу то, что всегда говорил: Россия не обязана плясать по щелчку английской королевы или её надменного парламента. Когда-то вещему Олегу нужен был «щит на воротах Царьграда», а нам нужны проливы. Но нам их не видать, как собственных ушей, без ключей от турецкой столицы. Партия Юсуфа Изеддина, старшего сына покойного Абдул-Азиса, который жаждет воцариться и отомстить убийцам своего отца, сделает всё и уже делает, чтобы ключи от Стамбула — на золотом блюде! — в самой торжественной обстановке были вручены вашему императорскому величеству или его высочеству великому князю Николаю Николаевичу. Это так же верно, как и то, что у кавалергардов лошади гнедые, а у гусар серые. Без ясно осознанной цели война бесполезна, а цель у нас одна: проливы. Николай Павлович не стал уже говорить о том, что не было для него в жизни учителей, значимее собирателей Земли русской. Кто её возвеличивал, тем он и кланялся. Кто её укреплял, тому и он был в помощь. Кто её охранял, с тем и он стоял плечом к плечу — сподвижником, соратником, единоверцем.

— А ты знаешь, что, стоит выйти нашему флоту из Чёрного моря, как Турция вынуждена будет пропустить в него корабли всех держав, готовых снарядить свои эскадры в военный поход? — попыхивая папиросой, спросил Александр II, прислушиваясь к доводам Игнатьева и как бы погружаясь в свои мысли.

— Чтобы этого не произошло, мы должны расположить свои войска на господствующих высотах над Босфором, заняв близлежащие горы и подчинив себе водопроводы, а затем, поставить армию у стен Стамбула, поскольку сами жители его молят о водворении спокойствия и охраны города, хорошо зная, что наши войска грабить не будут.

— Но Англия нам прямо говорит: «В Константинополь не входить!» — сбивая пепел с папиросы, нахмурился царь.

— А мы и не войдём! — воскликнул Николай Павлович, словно его внезапно озарила блестящая мысль, — мы оккупируем Галлиполи.

— Как оккупируем? — не понял Александр II и откинулся на спинку кресла.

Николай Павлович пожал плечами.

— Самым обычным образом, как занимают стратегический плацдарм. Мы ни в коем случае не должны отступать от высказанного Англии намерения действовать в этом районе. Англия со свой стороны обещала не предпринимать никаких враждебных действий, если мы решим занять Галлиполи — весь полуостров целиком. Так что, никакого предлога для её вмешательства не будет, а британская эскадра не войдёт в Мраморное море.

— Почему?

— Из опасения быть запертой в проливе.

— В Дарданеллах?

— Да.

— Ну что ж, вполне логично, — заключил Александр II и перешёл к вопросу о возможном перемирии.

— Что мне ответить султану?

— Ваше величество, можно ответить прямо: пока не подойдём к Стамбулу, перемирия не будет. Турки всё равно переиначат, — уверенно сказал Николай Павлович.

Государь ответил, что и он желает восстановления хороших отношений с Портой, но что не может согласиться на заключение перемирия иначе, как по принятии Портою условий, уже препровождённых главнокомандующему.

Пятого января передовой отряд генерал-лейтенанта Гурко подавил сопротивление пятитысячного войска Сулеймана-паши и, заняв Филиппополь, двинулся к Андрианополю. В этот же день граф Павел Андреевич Шувалов (давний товарищ Игнатьева, ещё по Пажескому корпусу), рокировал свои войска, примкнул к правому флангу Дандевиля, и они сообща взяли Белостицу. Победа была полная.

— Братцы! Идём на Стамбул! — крикнул Скобелев и радостно привстал на стременах. Пушистые его бакенбарды трепало ветерком. Над лихой уральской сотней засверкали молнии клинков. Плясуны задали трепака.

Впереди — Андрианополь, а за ним — Царьград!

Спустя два дня в Казанлык прибыли турецкие уполномоченные: министр иностранных дел Сервер-паша и министр двора Намык-паша — со своей огромной свитой. Прежде всего, их накормили. Угощал непрошеных гостей походный гофмаршал главнокомандующего генерал Галл, хотя Сулейман-паша, отступая к Стамбулу, приказал сжигать болгарские селения, а самих болгар нещадно резать. Запасы продовольствия и фуража уничтожались. Филиппополь успели спасти, но сёла вкруг него были разграблены. Татар-Базарджик наполовину сгорел.

Узнав о прибытие уполномоченных, Горчаков отправил телеграмму Великому князю Николаю Николаевичу. «Нам важно выиграть время, чтобы придти к соглашению с Австрией, которая в различных пунктах с нами не согласна, и, если можно, получить ответы на собственноручное письмо Государя императора в Вену и Берлин, сего дня отправленное. Имеем причины предполагать, что Порта просила переговоров для умножения своих военных сил и воспользования нашими политическими условиями, дабы укрепить враждебное нам положение Биконсфилда и, сколь возможно, разрознить нас с нашими союзниками. Во всяком случае, военные действия не должны быть останавливаемы».

Наконец и канцлер понял, что союз с Австрией пустая фикция. Империя Франца-Иосифа I в любой момент может принять сторону Англии, и наша армия окажется в ловушке. Телеграмма Горчакова озадачила Николая Николаевича. Он то и дело задавался вопросами: а что подумает Европа, а что подумает султан? Складывалось впечатление, что он сам не рад тому, что надо занимать Андрианополь, точно опасался этого. Скорее всего, великий князь хотел оглушить весь мир внезапным перемирием, и оставить, как он думал, Британию с носом! Ах, наивный, упрямый вояка! Он захотел стать третейским судьёй в давнем споре: Горчаков — Игнатьев, которые оба, каждый на свой лад, как ему казалось, сбивали его царственного брата с панталыку. Николай Николаевич искренне думал, что насолит обоим. Горчаков не станет ревновать государя к Игнатьеву, а Игнатьеву будет обидно, что война окончилась без него. Главнокомандующий никак не мог уразуметь, что дело не в войне — в Проливах, в автономии Болгарии!