Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

На следующий день Игнатьев побывал на конном рынке и купил себе славную арабскую лошадь, светло серую с крапинами, чрезвычайно напоминающую экстерьером его чертолинского Донца — хоть в гусарский полк определяй. Пробовал ездить — ни нога, ни живот не заболели. Слава Богу. «Буду продолжать», — решил Николай Павлович, отсылая лошадь на конюшню. Движение было ему необходимо: появились симптомы «сидячей болезни», которая, вероятно, и усложнила течение желудочных расстройств.

— Теперь приищи лошадь для меня, — сказала Екатерина Леонидовна, предвкушая удовольствие верховой езды. — Я непременно хочу ездить летом.

Её желание было понятно. Иной способ кататься в Стамбуле и в Буюк-Дере был просто невозможен. Мостовые находились в безобразном состоянии, а спуски зачастую ужасали.

После Пасхи солнце с каждым днём светило ярче, посольский сад благоухал сиренью, и Екатерина Леонидовна стала чаще бывать с малышами на улице.

Николай Павлович съездил в Буюк-Дере, проверил, как работают строители, удостоверился, что комнаты Анны Матвеевны, ребёнка и жены просохли (ни сырости, ни запаха в них не было), проведал могилку Павлуши и, по возвращении, сказал жене, что через месяц они переедут на вновь отстроенную дачу.

— Тебе должно понравиться. Там всё в восточном стиле.

Через три дня, радуясь тёплой погоде, посольство переехало в Буюк-Дере. Второго июня, в день очередной годовщины свадьбы, Игнатьев подарил жене арабскую лошадь, которую Екатерина Леонидовна сочла излишне смирной.

— Пока ты кормишь, лучше ездить на такой, — заботливо сказал Николай Павлович. — Потом, даст Бог, прикупим резвую.

— Ты прав, — ответила Екатерина Леонидовна, поблагодарив его за чудесный «презент», о котором мечтала с зимы. — У меня теперь одна мысль, одна забота — сберечь молоко и хорошенько выкормить Алёшу.

В тот же день, когда они приехали в Буюк-Дере, она побыла на могилке Павла и отлично справилась с собой, хотя и слёз, конечно, не скрывала. На следующее утро Игнатьев нашёл её в саду, на верхней террасе, перед склепом. Она сидела на скамейке и кормила Алексея. Кормила и ласкала живого, а думала об отошедшем, глядя на его могилку. Вскоре верхняя терраса посольского сада стала местом их любимых семейных прогулок.

«Вот, — умилённо подумал Николай Павлович, — сюжет живописной картины, стихотворения».

Найдя Катю перед склепом, он вначале побоялся, что подобное соседство слишком возбудит её чувствительность, но она, тихонечко поплакав, улыбнулась.

— Теперь, — заверила его Екатерина Леонидовна, — когда я чувствую себя счастливой матерью, вид могилки меня утешает.

Когда из отпуска вернулся Хитрово, на отдых запросился доктор Меринг. Он клятвенно пообещал Игнатьеву свозить его в Германию, на воды.

— Нет, Фридрих Фридрихович, — с сожалением в голосе ответил немцу Николай Павлович, — вряд ли я воспользуюсь Вашей сердечной заботой. Мне отлучаться нельзя. Забот и впрямь было достаточно: агенты сообщали, что в Герцеговине готовится восстание. Он надеялся, что получит возможность отдохнуть весною будущего года, а пока ежедневно ездил с женою верхом.

Катя оказалась преловкой, отличной наездницей. Она так управляла лошадью, что впору любому гусару. «Поистине сказать — редкая жёнка!» — мысленно нахваливал её Николай Павлович. Сам он сделался неважным ездоком. Боль в ноге давала себя знать. Прошла прежняя лихость, прежняя удаль. Если бы отец или брат Алексей увидели его совместную с женой езду, то остались бы, конечно, недовольны. Да и купленных «арабов» они вряд ли сочли бы отличными: выездки, в европейском смысле нет, лошади не могут идти рядом, нога в ногу, точно как манежные — беда! К тому же, лошадь, купленная для Екатерины Леонидовны, не терпела женского седла.

Если бы что и заслужило их превосходной оценки, так это погода. Несмотря на летнюю жару, духоты не ощущалось. Ветра дули приятные, в особенности под вечер, когда Игнатьев прогуливался с женой по их верхней любимой террасе, выдававшейся к морю. А море в Буюк-Дере — прелесть! Что купаться в нём, что созерцать — одно сплошное удовольствие. Особенно при лунном освещении.

Живое доказательство милости Всевышнего Николай Павлович и Екатерина Леонидовна вскоре испытали на себе. Дело обстояло так: после долгих проливных дождей, когда в комнатах похолодало, в детской, во время купания Алёши, в первый раз затопили камин. Огонь потух в шесть часов вечера. Во втором часу ночи няньке показалось, что малыш зовёт её, проснувшись для кормления. Встав от глубокого сна, она заметила, что детская наполняется дымом и пахнет горелым. Она инстинктивно вылила воду из рукомойника в камин и увидела, что пол накалён и что вода кипит. Она тотчас подхватила на руки ребёнка, разбудила Екатерину Леонидовну и отдала ей сына. Игнатьев кликнул Дмитрия, велел позвать истопника: ломать камин.

— Стену нарушим, — предупредил истопник, решительно нацеливая лом. — До потолка развалим, как пить дать.

— Шут с нею, со стеной! — скомандовал Николай Павлович. — Крушите!

Это их всех и спасло. Как только отбили два-три кирпича, сразу показалось пламя — горела балка межэтажной перемычки.

Её стали заливать водой и с трудом выламывать вторую, тлевшую в течение почти семи часов и так же готовую вспыхнуть.

В три часа опасность миновала.

Игнатьев перенёс кроватку Алексея в комнату, где спали старшие дети, отмылся от сажи и копоти, и с ужасом подумал, что ещё бы каких-нибудь четверть часа, и запылали бы снаружи, лежащие между двумя полами, балки. Дом бы вспыхнул, как порох. Позже выяснилось, что во всём летнем дворце, везде, как и в детской, кирпичный под камина положен прямо на дерево, без охранительной прокладки.

— Что с них возьмёшь, с басурманей? — возмущался Дмитрий. — Камины строить не умеют, а туда же! Куда конь с копытом…

«Поистине Ангел Хранитель всех нас уберёг», — перекрестился Николай Павлович и, глянув на часы, лёг досыпать. Утром он подумал о том, что, несмотря на чудную, июльскую погоду, дня через два надо будет перебираться в город, так как осенние дожди обычно начинаются внезапно и продолжаются до пятнадцати дней кряду. А ещё озаботился тем, что несгораемого сейфа на даче у него нет и в заводе, бумаги хранятся в обычном, еле запирающемся шкафе, ключ от которого у него постоянно в кармане, а ночью — неизменно — под подушкою. Не дай Бог пожара! При разбросанности документов беду можно нажить большую.

Анна Матвеевна с детьми, няней и горничными переехали в город на пароходе, а Игнатьев с женой верхом проехали двадцать две версты, отделяющие Буюк-Дере от Перы. Николай Павлович согласился на этот переход исключительно ради того, чтобы жена за медленной ездой и их уединённым разговором смогла взять верх над своими нервами: она была очень расстроена тем, что раньше срока покидала дачу.