Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Боюсь, как бы переговоры с турками не заставили вас объявить войну, — произнёс он с непонятным вздохом облегчения и перекинул свою трость из левой руки в правую. По-видимому, чтобы избежать прощального рукопожатия.

Чета Игнатьевых вошла в вагон и вскоре поезд тронулся. Николай Павлович помог жене расположиться в их богато драпированном купе и развернул «Dayli News». Сразу же наткнулся на статью, в которой Бенджамин Дизраэли, докладывая английской королеве о своём впечатлении от визита Игнатьевых в Лондон, с иронией отмечал: «Светские львицы, прослышав, что супруга русского посла в Константинополе едва ли не превосходит их красотой и обходительностью, да ещё и позволяет себе зазнаваться по этому поводу, решили без боя не сдаваться. Леди Лондондерри сгибалась под тяжестью драгоценностей трёх объединившихся семейств».

Екатерина Леонидовна расхохоталась.

— Ох и язва этот Биконсфилд!

— Ему надо было ещё написать, что её величество королева Англии и супруга русского посла в Константинополе заказывают себе платья в Париже у одного и того же кутюрье, — с бесхитростной улыбкой любящего мужа откликнулся на её реплику Николай Павлович.

Официальный отчёт о встрече Игнатьева с Бенджамином Дизраэли был написан таким вязким канцелярским слогом, что понять истинный смысл переговоров не смог бы даже сам Эзоп, прекрасно разбиравшийся в иносказаниях.

Венский экспресс приходил в германскую столицу рано утром, сразу оглушая пассажиров локомотивными свистками и криком носильщиков в белых халатах.

Остановившись в отеле, Игнатьев ещё до полудня поехал к князю Бисмарку, изложил ему все перипетии с протоколом, и тот счёл лишним вмешательство между Англией и Россией третьего лица.

— Но, как друг и сосед, я готов быть вашим секундантом, если вы захотите воевать, — заявил он таким голосом, словно обрекал себя на самые ужасные последствия.

— Мы бы и рады идти по домам, да турки рвутся в бой, — сказал в ответ Николай Павлович.

Канцлер Германии нахмурился.

— Откровенно говоря, обстоятельства никогда так не благоприятствовали России, — сказал он, прикуривая толстую сигару. — Никогда не было, как теперь, такого ряда друзей, оберегающих её границу от вторжения противника.

«Одни друзья, кругом одни друзья!» — усмехнулся про себя Игнатьев, думая о том, что, как нет козла без запаха, так нет ни одного европейского политика без камня за пазухой, и, когда разговор зашёл о возможных случайностях в будущем, с горечью понял, что Бисмарк не просто желает, он жаждет русско-турецкой войны. В отношение идеи славянского единения ради войны за свою независимость никто не проявлял — на словах! — такого понимания вопроса, как Отто фон Бисмарк, канцлер новой Германии. И всё это делалось с одной-единственной целью: насолить Габсбургам, и раздразнить Россию, подталкивая последнюю к войне с Высокой Портой. Во всяком случае, русско-турецкая схватка будет полезна Германии, как отрезвляющее её соседей средство: он боялся реванша со стороны Франции, да и Австро-Венгрия мечтала отыграться за прошлые свои обиды.

— Между прочим, поздравляю вас с тем, что вы не подписали протокол, — со свойственной ему усмешкой сказал Отто фон Бисмарк за обедом, на котором Николай Павлович и Екатерина Леонидовна вынуждены были присутствовать в дорожных костюмах. — Я считаю его крайне неприятным для национального самолюбия, и, может, даже оскорбительным с русской точки зрения. — Он предложил выпить за успех российской дипломатии, а, выпив, снова усмехнулся и многозначительно добавил: — Я принимаю живейшее участие в вашей дальнейшей карьере.

Очень двусмысленное, надо сказать, уточнение!

«Канцлер Германии умён, но не всесилен, — говорил Игнатьев жене, готовясь покинуть Берлин. — Он во многом зависит от прихоти и воля короля. А вот Бенджамин Дизраэли, лорд Биконсфилд, имеет огромное влияние на свой парламент, будучи главой кабинета министров. Его принято хвалить, потому что он злобен, коварен и совсем не умеет прощать, относясь к тому типу интриганов, которые приходят в неистовство, если кому-то удаётся разгадать их враждебные замыслы. Одним словом, лучше брести по обочине, чем переходить ему дорогу. Даже королева Виктория ждёт, когда он сломит себе шею, будучи крайне встревоженной его политическим весом. — Николай Павлович помолчал и прибавил: — Но я предпочитаю ненависть врагов, нежели их презрение.

Возвращаясь в Россию, Игнатьев до мелочей восстановил в памяти свои беседы с Дизраэли и Францем-Иосифом I, и пришёл к выводу, что оба оставляли за собой право обвинить Россию в том, что она не дала турецкой конституции и «добрым» намерениям Абдул-Хамида II принести желанные плоды. Уж что-то, а извращать факты и ставить с ног на голову итоги политических переговоров Европа умеет. В этом она преуспела.

19 марта Игнатьев вернулся в Петербург и передал Горчакову протокол, принятый версальским, венским, римским, и берлинским кабинетами.

Позже в министерство иностранных дел пришёл текст лондонского меморандума. Английские политики старательно исключили из него всё то, что составляло сущность русского проекта и что связывало его непосредственно с константинопольской конференцией.

Противоречие во взглядах России и Англии были налицо.

Порта не преминула воспользоваться им. Подстрекаемая иностранными агентами, она зашла так далеко, что война казалась ей счастливым избавлением от бед. Внутренний кризис, углублённый ожиданием третьего низложения султана, всё больше давал о себе знать. Безумие турок было видно уже всем. Они не только готовились воевать с Россией, но и вооружались против персов.

Александр II велел Нелидову, остававшемуся в Константинополе поверенным в делах, заявить Порте о разрыве дипломатических отношений и вместе с консулами покинуть Царьград. В Петербурге сразу же заговорили о том, что вторжение России в Турцию, спровоцирует в её провинциях, да и в самом Стамбуле, новую резню. Христиане снова пострадают.

— Резни не будет, — ответил Игнатьев на вопрос князя Черкасского, озабоченного судьбой гражданского населения Балкан. — Турки зверствуют, когда уверены в своей безнаказанности, когда их поощряет собственная власть. Но, когда они знают, что возмездие неотвратимо, они самые ревностные защитники священного закона миролюбия. Поверьте мне, я с ними съел не пуд, а тонну соли. Уже сейчас многие турки, загодя, заискивают перед своими соседями болгарами и просят их о покровительстве в случае прихода русских войск. Не совесть укрощает дикарей, а страх. Об этом надо помнить европейцам.

Когда государь с наследником цесаревичем и сыновьями направился в Кишинёв, где ждали объявления войны, Игнатьев находился в царской свите. Граф Адлерберг сказал ему, что князь Церетелев вступил добровольцем в кавалерию, в кавказский казачий полк, которым командовал молодой Скобелев в дивизии своего отца.