Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

У себя дома князь Бисмарк не переставал утверждать, что Германии вовсе не заинтересована в восточном вопросе и никогда бы не стала сеять смуту в Турции.

— Я всегда был того мнения, что для обеспечения успеха константинопольской конференции, уполномоченным следовало иметь в кармане настоящие ультиматумы, — с обескураживающей прямотой заявил он после первой же рюмки, поднятой в честь дружбы двух царственных домов Вильгельма I и Александра II, ясно давая понять, что не одобряет горчаковской умеренности. — Кто требует, тому и уступают. Так, кажется, говаривают на Востоке?

Игнатьев согласно кивнул.

Затем канцлер Германии ознакомил его с содержанием последних донесений, полученных им из Константинополя, в которых ситуация на месте рисовалась в самых мрачных тонах. Турки были в панике. Они откровенно страшились, что русские захватят Истанбул и вырежут их так же, как они вырезали болгар. Многие богатые паши увозили свои семьи в Багдад и Египет. Бедному люду ничего не оставалось, как надеяться на милость Вседержителя.

Пока Николай Павлович читал депеши германских агентов, Бисмарк изучил проект протокола и высказал предположение, что все кабинеты подпишут его, настолько он расплывчат по содержанию. За столом «железный Отто» намекнул, что русские всегда приносили в жертву Австрии тех славян, которых защищали.

Было ясно, что канцлер Германии спит и видит войну России с Турцией, надеясь использовать её ход и последствия в интересах своей завоевательной политики.

Угощая Игнатьева старым добрым рейнвейном, он как бы вскользь сообщил ему, что банкир Блейхредер согласен предоставить русским заём в сто и даже в двести миллионов рублей золотом на выгодных условиях.

— Иными словами, — засмеялся Николай Павлович, незаметно подмигнув жене, вежливо молчащей за столом, — вы убеждаете меня в существовании неколебимой дружбы между Россией и Германией.

— Совершенно верно, — поднял свой бокал хозяин дома и сделал несколько больших глотков, как бы показывая, что он предельно прост и столь же искренен в беседе. — Я ничего не жду от вашей конфронтации с Портой. Мне даже Польша не нужна, хотя Висла, — он посмотрел поверх бокала, — со стратегической точки зрения, была бы недурной границей на востоке. Но увеличение числа поляков и евреев не принесло бы пользы Германии.

— Отчего же? — любуясь тёмно-вишнёвым цветом вина в своём бокале, поинтересовался Игнатьев и услышал угрюмый ответ.

— У нас и так евреев много.

— А прибалтийские губернии? Они вам тоже не нужны?

Бисмарк опустил руку с бокалом.

— Видите ли, — с грубоватой простотой ответил он, — немецкое меньшинство населения этих губерний слишком малочисленно и слишком дорожит своими старинными привилегиями, а местность сама по себе слишком бедна, чтобы её аннексия могла быть выгодна Германии. — Он выпятил губы и промокнул их белейшей салфеткой. — Нет, аннексия не вознаградила бы мою страну за те жертвы, которые последней пришлось бы принести, порвав дружбу с Россией и завоевав Прибалтику. Другими словами, — он пристально посмотрел на Николая Павловича, — ни со стороны Франции, ни со стороны России на нашей границе нет такой провинции, из-за которой стоило бы проливать кровь.

Игнатьев благодарно улыбнулся.

— Если я всё верно понимаю, вам достаточно Богемии с её неистощимыми природными богатствами?

— Да, — утвердительно кивнул Отто фон Бисмарк и подцепил вилкой прозрачный ломтик русской осетрины, — нам хватит Богемии.

«Эти бы слова, да Богу в уши», — подумал Николай Павлович и, желая побудить германского канцлера оказать ему на переговорах действенную поддержку, тонко намекнув, что, только подписав протокол о нейтралитете западных держав, выработанный Россией, Игнатьев зажмёт рот всем, кто обвиняет его в развязывании войны.

Последний аргумент произвёл впечатление на вдохновителя германской военщины, и он заверил, что даст соответствующие инструкции.

Три дня князь Бисмарк и его семья осыпали чету Игнатьевых любезностями и три дня приглашали к обеду.

— Бисмарк напоминает мне рысь, он так же осторожен и коварен, — сказал Николай Павлович жене, когда они приехали в отель.

— Но ты ведь слышал, как он часто повторял, что Германия без дружбы с Россией погибнет, ибо Россия непобедима? — попыталась возразить Екатерина Леонидовна, внимательно следившая за тем, что говорилось в застолье.

— Слова, Катюша, всё это слова! Для усиления своей позиции в Европе новой германской империи необходимы были три войны: с Австрией, с Францией и с нами. Две из них немцы уже провели: швабов разбили, французов, как ты знаешь, тоже; осталось потеснить Россию.

— Значит, война с немцами будет?

— Уверен, — ответил Игнатьев.

Вскоре ему дал аудиенцию кайзер Германии Вильгельм I и гарантировал нейтралитет своей страны. Мало того, уступая настойчивой просьбе Игнатьева, он пообещал «следить за тем, как будет держать себя Австро-Венгрия, чтобы она осталась верна соглашению трёх императоров, связанных честным словом».

Бисмарк подписал протокол. Большего нельзя было и требовать. Лиха беда начало!

Затем Игнатьев посетил Париж, Вену и Лондон.

Из разговора с графом Андраши он лишний раз уяснил для себя, что Австрия предаст Россию в любую минуту. Это его крайне возмущало, как раздражала и противоречивость английского правительства.

«Легче распахать Луну, чем Россия добьётся прохода через Дарданеллы без согласия на то Англии», — громогласно утверждали члены лондонского кабинета. Они поговаривали, что Игнатьев подготавливает почву для прямых переговоров с Портой, чтобы получить взамен разоружения русского войска, свободный выход в Мраморное море, через Босфор и Дарданеллы. Этот трактат, заключённый с одной Турцией, восстанавливал прежнее покровительство России для турецких христиан. Но согласие Порты без согласия Лондона — фикция. Султанское правительство давно в кармане Уайт-холла. Уж если королева Англии склонила голову перед его величеством английским капиталом, то, что говорить о каком-то там Абдул-Хамиде II, который чуть в штаны не намочил от радости, когда узнал, что его сделают султаном и дадут денег на войну с русским царём. Если Россия и решит вопрос с проливами за счёт демобилизации своего войска, так она добьётся этого, прежде всего, от Англии, от коллегии европейских держав, а не от Порты.

Английский посланник в Париже Лайонс не переставал удивляться, почему Игнатьев не едет в Лондон?

— Я советую вам ехать, не теряйте время.

Он не знал того, что знал Николай Павлович. Известия, доходившие от нашего посла в Англии графа Петра Андреевича Шувалова, не давали надежды на то, что русская точка зрения восторжествует. Шувалов телеграфировал Горчакову: «После возвращения из Парижа я имел продолжительные дебаты с лордом Дерби. Вопреки обещаниям, данным генералу Игнатьеву князем Бисмарком, всё было немедленно передано сюда из Берлина и произвело неблагоприятное впечатление. В заключение лорд Дерби сказал следующее: английское правительство не любит письменных обязательств и протоколов».