Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

Текст этой телеграммы стал известен Николаю Павловичу, и он поспешил узнать, действительно ли Бисмарк передал в Лондон содержание их беседы? Оказалось, что нет. Бисмарк сохранил протокол втайне. Просто граф Шувалов при всяком удобном случае старался убедить императора, что он один persona grata в Европе и один обладал талантом влиять на международную политику. Если что канцлер Германии и передал в Лондон, так это свой совет принять протокол.

Странная получалась ситуация: Игнатьева посылали в Берлин, как врага князя Бисмарка и Германии, а он вынужден был искать защиты германского канцлера против обвинений, возводимых на него русским послом в Англии!

Из начавшейся телеграфной переписки между Шуваловым, Игнатьевым и князем Горчаковым вскоре стало ясно, что Пётр Андреевич пёкся о таком протоколе, который был бы приемлем Англией, а Николая Павловича удовлетворял лишь тот, в котором отражались интересы турецких христиан и России.

В Лондон он приехал с женой и сопровождавшим его князем Церетелевым вначале марта. Они отобедали в русском посольстве, где встретили маркиза Солсбери с дочерью, а на другой день, вместе с Шуваловым, Николай Павлович был с визитом у графа Дерби и лорда Биконсфилда. В его честь дали обед, и на рауте у графа Дерби Игнатьев познакомился с самыми видными представителями английского общества. Князь Церетелев, щеголявший в парадных сапогах английского министерства иностранных дел, очаровал леди Дерби и целовал ей ручку.

Первое свидание Игнатьева с лордом Биконсфилдом состоялось в субботу пятого марта, в тот день, как он обедал у лорда Дерби. Лицо английского премьера с его большой нижней губой, отвисшей, как у большого верблюда, никак не вдохновляло на сердечный диалог. К тому же, Бенджамин Дизраэли явно избегал серьёзного разговора о восточных делах. У Николая Павловича сложилось впечатление, что тот не верит Шувалову. Подозрение его подтвердилось. В среду, когда Игнатьев с женой были приглашены к лорду Биконсфилду на обед, тот, улучив минуту, когда Шувалов говорил с кем-то в другой комнате, стал высказываться куда определённее. Он даже принялся уверять Игнатьева, что потерял всякую надежду на окончательное соглашение, которое удовлетворило бы всех.

— Без демобилизации не будет протокола, — с большим апломбом и чудовищно картавя, сказал премьер-министр и предложил сыграть партию в шахматы. Игнатьев согласился, и они расставили фигуры. — Мы настаиваем на немедленном разоружении России и Турции, — сделал решительный ход пешкой от ферзя лорд Биконсфилд. Он отлично видел, что Николай Павлович не даст никаких обещаний, отстаивая честь своего государства, поэтому не стал муссировать скользкую тему. Зато был жёсток в видах на проливы.

— Проливы, сами понимаете, должны принадлежать султану или Англии, и более никому, — худой, узкогрудый, вроде болотной цапли, Бенджамин Дизраэли с усилием распрямил плечи. Игнатьев пошёл на размен центральных пешек.

— Вряд ли это так уж нужно Англии, — усомнился Николай Павлович. — Нам они нужнее.

— Это ещё почему? — рассерженно полюбопытствовал лорд Биконсфилд и начал развивать фигуры.

— Мы должны защитить своё побережье от вражеского нападения, — гася волну взаимной неприязни, как можно вежливее пояснил Игнатьев, обдумывая план атаки на королевский фланг противника.

— От кого именно? — прикинулся непонимающим глава английского правительства, откидывая голову назад и театрально прикрывая веки. После секундного раздумья, он произвёл рокировку.

— От тех же турок, — ответил Игнатьев, нацелив бивни своего слона на биконсфилдовских коней, стоявших в центре поля. — Турки резали болгар с таким остервенением, словно навек утратили рассудок.

Разговор с Дизраэли в очередной раз доказал, Европа разучилась сострадать, а вот изображать это святое чувство наловчилась. Судя по уклончивым ответам английского премьер-министра, Николай Павлович понял, что вести дальнейший диалог нет смысла. Ведущий британский политик явно задумал на Востоке что-то неожиданно коварное, но так как план его ещё не созрел окончательно, он сделал вид, что очень увлечён игрой. Всё просто и естественно, и, вместе с тем, в рамках приличия. По всей видимости, задумка лорда Биконсфилда предполагала захват Дарданелл, иначе, зачем бы он так настаивал на обязательной и безоговорочной демобилизации русской и турецкой армий?

Шахматная партия закончилась ничьей.

После беседы главы английского правительства с русским дипломатом, чью непреклонную позицию нельзя было не оценить, лондонские газеты запестрели угрожающими заголовками.

«РУССКИЕ ВЫХОДЯТ В КРЕСТОВЫЙ ПОХОД!»

«ПОЛИТИКА РОССИИ — ЭТО ПОЛИТИКА МЕЧА».

«РУССКИЙ ЦАРЬ ВОЙДЁТ В ТУ ДВЕРЬ, ИЗ КОТОРОЙ ВЫЙДЕТ ПАДИШАХ!»

Сия журналистская максима явно была подслушана в кулуарах московского Славянского общества и срочно передана в Лондон.

Всё было, как всегда. Ничего нового. Приладив смачный заголовок к какой-нибудь жуткой статье о России, английские газеты набрасывали шоковую удавку на шею своего читателя и вели его туда, куда он сам идти не собирался: прямиком к Сен-Джемскому дворцу — молиться на родимое правительство.

Шакалий вой в стае врагов был для Игнатьева столь же привычен, как царский вензель на его погонах.

Уличные мальчишки, мотавшиеся по всему городу с пачками свежих газет, громко выкрикивали сводки новостей и корчили рожи всем тем, кто им казался настоящим русским.

Хотя портрет Игнатьева, доступный лицезрению, был опубликован во всех европейских газетах, это не доставило ему особой радости. Посетив Лондон, он лишний раз уверился, что королевская Англия не скрывала своего удовлетворения по поводу того, что у блистательной Порты по-прежнему не хватает духу взглянуть на неё открытыми глазами и сделать всё, чтобы избавиться от жёсткого диктата её подлой, злонамеренной политики. Куда там! Турция вела себя так, словно принадлежала британской короне и душой и телом; хотя, быть может, она и обманывала себя, продолжая думать о ней, как о своей высокой покровительнице. Говоря языком беллетристов, османская империя всё больше и больше вживалась в образ обездоленной девушки, которой легче расстаться со своей девственностью, и претерпеть все муки издевательств над её невинным телом, нежели оказаться на ночной, продутой зимним ветром улице без единого гроша в кармане, а главное, без заботливой родни, способной проявить радушие, и оказать существенную помощь.

В понедельник Игнатьев выехал в Вену через Париж. Вечером десятого марта, тотчас по приезде, его посетили герцог Деказ и граф Шодорди. Им не терпелось узнать итог переговоров, происходивших в Лондоне.