Сергей Зайцев - Побеждая — оглянись

Привели того старика, который пленён был ещё Келагастом, а потом отпущен на волю. Бож взял его за плечо:

— Скажи, брат, о своём народе.

— Сарматов трудно победить! — был достойный ответ.

— Вот видишь, Бьёрн! А гунн победил. И не только сарматов. Гунн скоро пригрозит Германариху.

— Я спокоен, — ответил свей. — Пока есть Ёрмунрекк и словены, пока есть Бож и Бьёрн, пока ромей возводит усердно стены Миклагарда, гунну не верховодить! Мелочь!

А Добуж-княжич кивнул и опять сказал:

— Хороша свейская кунигунда!

Снова зашумели вельможные, снова окликнули расторопного челядина с ковшом браги. А Гиттоф-гот окинул княжича быстрым злым взглядом.

Нарочитые за нижними столами начинали свойские песни. Опьяневшие конунги, не желая уступать нарочитым, вспомнили песни антские. Сидели обнявшись, размахивая кубками и ковшами. Кто-то из кольчужников запел по-югорски. Наценив на голову связку лыка, он изображал беловолосого Сампсу. А Сампса-песнопевец, глядя на кольчужника, смеялся. И руки его тянулись к кантеле.

Гудвейг-дева украдкой посмотрела на Божа. И рикс, заметив это, сказал ей:

— Гиттоф-гот бледен. Гот ревнует, он любит своего конунга.

Тихо ответила Гудвейг:

— Можно ли любить Ёрмунрекка? Гиттоф просто верен ему. Он поручился в Каменных Палатах, что привезёт согласие кунигунды. Но меня о том никто не спросил.

Так же тихо сказал ей Бож:

— Не хотелось бы мне, чтоб ты стала женой гота.

— И я не хочу быть женой Ёрмунрекка. Он стар и зол. Его вся Гетика боится. Мне же стыдно его сватовство! Но Бьёрн дал согласие. Бьёрн другими глазами смотрит на Ёрмунрекка и видит в нём лишь величие и славу рода... — и, опустив печальные глаза, добавила кунигунда: — Почему не ты? Ведь и твои дары принял бы Бьёрн-отец. Имя антского рикса известно всей Ландии и островам...

— Риксу неизвестно было, что дочь Бьёрна так похожа на Скульд.

Бож поднялся.

Вздрогнула Гудвейг, когда увидела это. И встревожился Гиттоф-гот. Добуж будто оживился, приготовился слушать.

Молвил рикс:

— Тише, братья! До времени оставьте кубки, послушаем теперь, что поведает нам песнопевец.

Стихло в чертоге. Не метались под сводами огоньки плошек, выровнялся свет. Все повернулись к песнопевцу, ожидая его слов.

Возле судилища встал Сампса, спиной к Перуну, лицом к столам. Закинул косицы за спину, снял со старого кантеле чехол, ремешок набросил на плечо и тонкими пальцами взялся за струны. Наигрыш наиграл песнопевец, но не скоро запел. Новую песнь обдумывал, подбирал к звукам нужные слова. И на слух проверял. А как подобрал, услышали. Тихо полилась песнь Сампсы:

Остановил наигрыш Сампса, огляделся, вдоль столов рукой повёл, сказал:

— А кубков-то вон сколько!

Одобрительным гулом ответили на эти слова.

А Сампса дальше заиграл:

Опять прекратил игру Сампса, в наступившей тишине осмотрелся по сторонам. На Божа указывая, сказал:

— А рикс-то вон как улыбается!

Все обернулись к молодому риксу и, увидев его открытую улыбку, засмеялись. И чадь-кольчужники, и свеи смеялись вместе с Божем самим.

Сампса же выждал время и продолжал:

Замолчал Сампса, подмигнул виночерпию, сказал:

— А я-то вон как спел!..

Зашумели, затопали нарочитые и свей. Сытые псы, заскучавшие было, повизгивая, бегали между лавами. Удивлялись вельможные, видя, что смеётся Тать; не было такого прежде. Вот как развеселил Сампса!

Нечволод-десятник крикнул виночерпию:

— Ведёрко браги песнопевцу! Самая мера его песне!

Принесли наполненное до краёв дубовое ведро.

Взял его Сампса обеими руками, едва удержал песнопевец. Отпил немного, виночерпию вернул.

— Не сумею! — засмеялся. — Не напел на столько.

— Тогда за ворот ему! — закричали. — По обычаю!

Под всеобщий хохот и лай псов вылили брагу на Сампсу.

Но вот поднялся Бьёрн-конунг, поискал по чертогу глазами. Как улёгся шум, сказал:

— Эй, скальд! Давно не слышно тебя и арфы твоей. Ответь!

Вышел в круг Торгрим. Скоп, воинский скальд. Из тех он, кто и оружие держит умело, в этом искушён, и к веслу привычен, и на пирах во славу героев хвалебные драпы поёт. И в битве жестокой искусный скоп то мечом унизит врага, то едким кённингом во всеуслышание его заклеймит, пронзит. Не молод уже Бьёрнов скоп и, многоопытный, много видевший, не превзойдён в сложении песен, любим всеми.

Светлая борода у Торгрима в тонкие косички заплетена. Строен, не широк в теле, как иные в годы его. Лицо открытое, взгляд ясный и проницательный, как у всякого, призванного словом своей песни наставлять людей мудрости, увлекать к подвигу.

Поклонился Торгрим сидящим за высоким столом, начал песнь:

Сказали свеи: «Слава О́дину!», сказали свей: «Вальгалле слава!» На этом кончилась песнь скопа. Виночерпий расторопный ему серебряный кубок преподнёс. Но не принял кубка Торгрим-скальд, отстранил его ладонью, улыбнулся, сказал:

— Не возьму от виночерпия! По праву песни хочу, чтобы кубок этот мне Дейна Лебедь поднесла. Давно мечтаю об этом.

Не челядина, не нарочитого послал за Дейной Бож-рикс, сам поднялся. И Белую Лебедь привёл.

Притихли конунги, на валькирию смотрели с восхищением. Пробудились вельможные старцы, на красу ещё раз полюбоваться. С гордостью следили за свеями хмельные чадь-кольчужники. Злые выжлецы к ногам Лебеди ластились, оттесняли друг друга.