Валерий Лаврусь - Очень странная история

На встрече с Марсилием Гуанелон озвучивает решение короля, чем, конечно же, вызывает у мусульманина бурю гнева вплоть до угрозы применения холодного оружия. Как так — стать вассалом императора? Уму непостижимо! Но Гуанелон спешит успокоить наместника. Не надо переживать, могущественный кади, главный козырь Карла — Роланд, на нём держится непобедимость войска франков, если его заманить в ловушку, потом ничего не стоит разбить и самого Шарлеманя. А устроить такую ловушку Гуанелон берётся сам. Для этого только и надо, что сделать вид, будто Марсилий принял предложение короля и готов стать его вассалом. Карл тогда уведёт войско во Францию, а прикрывать отход поручит — в этом уж будьте уверены! — Роланду. И вот тогда…

Марсилию так понравился план, что он прямо немедля выдал Гуанелону его тридцать сребреников, пардон, чашу золота и шубу для его жены-модницы… Из русских соболей… Шучу! Гуанелон же, не мешкая, едет к королю с ответом, а Марсилий начинает собирать войско…

На этих словах профессор одним глотком допил вино, поставил бокал на стол и вопросительно взглянул на меня. Я поднял руку. Пока официант нёс второй бокал профессору и новую порцию коньяку мне, мы сидели молча. Какая-то странная история приключилась с этим «профессором». Откуда его принесло? То, что он человек образованный, — сомнений нет. Но — почему? Почему и ещё раз откуда? По-домашнему одет… И спрашивать неудобно…

— …По приезду, — смочив горло, продолжил профессор, — Гуанелон доложил Карлу о результатах переговоров. Естественно, все рады: наконец-то закончится поход, который уже всем осточертел. Шарлемань отдаёт приказ готовить отход по дороге через Ронсевальское ущелье, и теперь нужно решить — кто останется в арьергарде? Роланд вызывается. Король, видя рвение графа, соглашается… Как мы понимаем, Гуанелон на это и рассчитывал.

На следующий день основное войско уходит через ущелье, а двадцать тысяч остаются его прикрывать…

— Снова простите, профессор… А не многовато двадцать тысяч для арьергарда? Какова же численность самого войска? Двести? Триста? Четыреста тысяч? Я знаю исследование Гумилёва — по числу воинов в войске монголо-татар во время нашествия Батыя. В летописях тоже фигурируют цифры в сотни тысяч, но степь, через которую шли кочевники, не выдержала бы такого удара. Сотни тысяч коней — это слишком… Они бы просто съели и вытоптали всю степь на многие сотни километров!

— Уи, мон шер, — кивнул профессор, — возможно, цифры несколько преувеличены. Но не будем забывать, материал, с которым приходится работать, изначально творчество изустное… Можно, конечно, допустить, что общая цифра была несколько меньше… может, даже в несколько раз. Но согласитесь, мон шер, это не меняет сути…

Я хотел было возразить, но передумал…

— Когда основные силы Карла отошли на приличное расстояние, граф Оливье на горизонте с испанской стороны замечает движение, характерное для перемещения большого войска, о чём немедленно докладывает Роланду и предлагает трубить в трубы и возвращать короля. Но Роланд… Роланд уверен, он даже самоуверен… он чересчур самоуверен… А когда французы видят перед собой огромное войско Марсилия, звать на помощь уже поздно, нужно принять бой. Построив арьергард к атаке, Роланд с кличем «За прекрасную Францию!» и «Монжуа!» атакует противника.

Битва случилась страшная… Французы дрались храбро, я бы даже сказал, самоотверженно. Битве в «Песни» посвящено аж 49 строф из 290, с 111-й по 159-ю, если мне не изменяет память… Но превосходство в живой силе у противника было подавляющим, и исход битвы был предрешён.

Вот уже геройски погиб Оливье… Вот погибли двенадцать доблестных графов. Сам Роланд ранен, он уже понимает, ущелье не удержать, и трубит в рог. Трубит и трубит, теряя последние силы. И — о чудо! король слышит его! Мавры тоже дрогнули от звуков рога, на помощь малому арьергарду идёт основная армия французов…

Профессор замолчал, грустно склонив голову, видимо — и это меня удивило — он живо переживал описываемые события.

— Когда король снёс сарацинское войско, — высморкавшись, продолжил профессор, — он сам лично обходит поле битвы, пытаясь отыскать верного графа. И находит… мёртвым… Но даже мёртвый Роланд пытался защитить прекрасную Францию от полчища сарацин, держа в атакующей руке верный меч — Дюрандель. Горе! Какое горе! Король безутешен. Он велит сходу атаковать Сарагосу и уничтожить Марсилия! Но главное, король хочет знать — кто? Кто предал его и его верного слугу Роланда?! Расследование длится недолго, всё указывает на Гуанелона.

Тела Роланда, Оливера и двенадцати графов привезли в Аахен и предали земле. На похоронах, не выдержав, от горя умирает невеста Роланда Адель, она потеряла самых близких: жениха, брата… Ведь брат её — Оливье, тот самый граф Оливье, друг Роланда. И после похорон король устраивает суд. Гуанелону оказывает честь отстоять своё имя в бою. Но сам Гуанелон тяжело ранен, и за него выходит биться его родственник Тьедри, а за короля и Роланда — молодой Пинабель.

Стоит ли говорить, что Пинабель сразил Тьедри? А как бы могло быть иначе?! Божий Суд, однако! И Гуанелона предают смерти. И, вот, картину его казни вы, мон шер ами, как раз и видите в правом верхнем углу иллюминации. Гуанелона привязали за руки и за ноги к четырём коням и таким образом четвертовали… Де тель шуз, мон шер! Де тель шуз… 7 — и профессор замолчал, прикрыв глаза.

Я сидел и думал о несчастном Роланде, о Карле Великом, об Оливье и Адель… О таком несправедливом и одновременно справедливом мире. О времени. Об истории. О… И тут я спохватился:

— Профессор, вы говорите то сарацины, то мавры, я всегда думал, это одно и то же, я не прав?

— Правы, — профессор открыл глаза и взял бокал. — Правы. Крестоносцы так называли арабских воинов. Хотя если быть точным, мавры — это жители Северной Африки, исповедовавшие ислам. Кстати, многие с негроидной составляющей в крови. Помните Отелло? Чёрный мавр. Но в Испании тех времен всё мусульманское население называлось «маврами».

— С маврами понятно… А-а-а-а… «Монжуа»? Вы сказали, что французы атаковали мавров с криком «монжуа!». Что это означает?

— То же, что русское «ура!». «Монжуа сен-Дени!» был военным кличем всех французов в Средние века. Возможно, это значит: «Защита наша, святой Дионисий!». — Профессор допил вино и поставил бокал на стол.

— А при чём здесь святой Дионисий?..

Профессор открыл рот, но его перебил внезапно возникший метрдотель:

— Извините, господа… ради бога, извините… я перерываю вашу беседу… Но вас, — он выразительно посмотрел на меня, — просят к телефону.

— Меня?! Кто?!

Вот уж воистину…

— Не могу знать. Женский голос.