Валерий Лаврусь - Очень странная история

— В Германию?!

— В Германию.

Профессор допил вино, поставил бокал и с весёлым блеском в глазах откинулся на стуле.

— И это всё?

— Нет… Там ещё рассказывается о том, что потом Карл пошёл и отомстил Марсилию, взяв Сарагосу. А помог ему в этом Бернальдино.

— Бернальдино?! А при чём здесь Бернальдино? Он же был союзником Марсилия. — Я был расстроен и удручён. — И почему Ролдан?

— Наверное, испанцы так знали имя Роланда, синьор. Это только подтверждает, что документы имеют историческую основу, а не переписаны из Французских хроник… Синьор не будет возражать, если я ещё закажу себе вина?

— Конечно… И вот ещё, курите, — я придвинул ему пачку сигарет.

Ерунда какая-то… причём полная. Роланд — Ролдан — Бернальдино. Кажется, это всё про одного и того же. А был ли он? Я потихоньку тянул коньяк, запивая снова остывшим кофе. Профессор договаривался с официантом, он заказывал ещё бокал «Мирафлоры».

— Профессор, а почему вы пьёте чилийское, почему не испанское?

— Видите ли, синьор… — Профессор закурил. — Испанские вина здесь предлагаются в основном бутылкой. Вы пьёте коньяк, а мне одному — бутылку… А «Мирафлору» у них подают бокалами…

— А вы, значит, тоже здесь не первый раз?

— Си, синьор. Захожу. Здесь бывают интересные люди…

За его спиной вдруг опять возник метрдотель и, судя по направленному на меня взгляду, явился он снова за мной.

— Извините, господин, мы сегодня вас задергали… — начал он просящим тоном.

— Что на этот раз-то?! — Откровенно говоря, я уже был несколько на взводе.

— Вас просят пройти в гардеробную, там один… гос-по-дин… он малость не в себе… потерял номерок и теперь показывает, как кажется гардеробщику, на ваши вещи. А гардеробщик вас запомнил…

— Господи, — я поднялся из-за стола, ну кому нужно моё пальто? — Профессор, ради Бога, извините… ради Бога! Сейчас вернусь, не уходите, только не уходите! Не уходите…

— Си, синьор. Си…

Когда я спустился на первый этаж в гардеробную, инцидент уже был исчерпан. Гардеробщик, сняв фирменную фуражку, вытирал вспотевшую лысину и что-то невнятно бормотал под нос.

— Так что случилось-то? — я подал номерок.

— А… зальют, понимаешь, зенки, простите, глаза… Людей с панталыку сбивают. — Он посмотрел на бирку. — Сразу же сказал: чужое пальто… у него, правда, похожее… Извините, что побеспокоили, Христа ради…

— Да ладно… — махнул я.

Стоит ли говорить, что когда я вернулся, испанского профессора уже не было? В пепельнице тлела недокуренная сигарета, да в бокале оставалась недопитая «Мирафлора».

Я рухнул на стул, залпом допил коньяк и наконец-то рассеянно принялся за пирожное.

— И что тут наговорили два этих старых осла?! — Через весь зал ко мне направлялся пожилой дядька. Был он похож на Никиту Сергеевича Хрущёва, так же лыс, курнос и кругл, в светлом не по сезону костюме, в одной руке он держал затасканный мятый портфель под крокодиловую кожу, в другой — какой-то дурацкий зонт-трость немыслимой расцветки. Косоворотки ему не хватало, хотя был какого-то неопределённого цвета галстук (который, похоже, никто и никогда не развязывал). В этот образ хорошо бы ещё вписались летние сандалии, но, увы, на ногах незнакомца были старые стоптанные, правда начищенные, коричневые ботинки. Он по пути зацепил зонтом официанта и приказал:

— Любезный, вон за тот столик, — он ткнул портфелем в мою сторону, — сто… нет! сто пятьдесят граммов хреновухи и груздочков… с маслицем… сметанкой, с лучком там… и хлебушка чёрного…

Подойдя к столу, новый персонаж сунул цветастый зонт в угол и с размаху упал на свободный стул. Потом он, брезгливо отодвинув пепельницу и бокал и водрузил на их место мятый портфель.

— Так что эти два осла вам наговорили? — весело подмигнув, он раскрыл портфель.

— Извините, вы о ком? И кто вы?!

— Как кто?! — старичок-бодрячок даже расстроился и перестал шуршать в портфеле. — Я амиго этих двух олухов царя небесного: франкомана Жана и этого недоделанного испанца Мигеля. Кстати, он всё врёт, никакой он не Мигель, самый что ни на есть Михаил, Мишка! Правда, у него жена ребенком была вывезена в тридцать седьмом из Испании, ну согласитесь: то жена… А у Жана — правда такое имя, хотя родом он откуда-то из-под Рязани. А я…

— Профессор? — попытался угадать я.

— Да… Профессор. Луконин Олег Харитонович. Профессор и, — он поднял указательный палец, — доктор исторических наук. Между прочим, был знаком со Львом Николаевичем в бытность, когда тот уже читал лекции в Ленинградском, а потом Санкт-Петербургском университете.

— Со Львом Николаевичем Гумилевым?..

— Ну не с Толстым же… — Он наконец достал из портфеля очки, водрузил на нос, застегнул портфель, бросил на соседний стул и взял книгу Черновой, внимательно рассматривая страницу с миниатюрой Ронсевальской битвы. — Интересная книжица… интересная… Здесь приобрели?

Я кивнул в сторону, где, по моему мнению, должен был находиться магазин «Старая книга».

— Интересная… — Он полистал и вернул «Миниатюры» на стол. — Так что вам наговорили два этих старых осла?

— Послушайте, — возмутился я, — почему вы их обзываете?

— Почему?! Да хотя бы потому, что я знаком с ними уже лет сорок и столько же с ними дружу.

— Ну, разве что… Мы с ними обсуждали Ронсевальскую битву и «Песнь о Роланде»… с… м-м-м… разных исторических позиций.

— Ах, с исторических… Ну-ну… Представляю, что они вам тут несли. Один вовсю нахваливал французов, а второй перетягивал одеяло на испанцев. Они хоть не передрались?

— Они были по очереди.

— Эт вам повезло… И ещё вам повезло, что не было нашего четвертого, Петеньки, Питера, чёртова англомана, тот бы вам ещё одну теорию задвинул…

— А что, есть ещё и английская версия? — упавшим голосом осведомился я.

— А как же, до-ро-гой вы мой то-ва-рисч! Во-первых, сама «Песнь…» изначально существовала как Оксфордская рукопись, написанная что-то около конца XII века на англо-нормандском диалекте старофранцузского языка.

— На каком диалекте какого языка?..

— Англо-нормандский диалект старофранцузского… А вы что же — ничего о нормандском завоевании Англии-то не зна-а-аете?! — седые брови Олега Харитоновича поднялись до середины лба.

— Знаю… знаю… — замахал я, — это просто от неожиданности…

— Ладно… От неожиданности… так от неожиданности… А во-вторых, был такой Гарольд Лэмб, американский историк, сценарист, романист и так далее, который жил и работал в конце девятнадцатого — первой половине двадцатого века. И вот у него была своя теория. В рамках жизнеописания Карла Великого, так сказать… Вообще… — он передвинул книгу, освобождая место под хреновуху и груздочки, которые уже нёс официант, — вообще, о Карле и Роланде не писал только ленивый. Благодатная почва… Фактологического материала — ноль! Зато куча домыслов и измышлений, начиная от песен бродячих жонглёров и шпильманов и до наукообразных исследований монахов разных аббатств и монастырей.