прот. Николай Агафонов - Неприкаянное юродство простых историй. Рассказы и были

— Какие проблемы, молодые люди? — спрашивает он.

— Мы хотим пригласить вас в Научно-исследовательский институт сельского хозяйства, — отвечают они, — чтобы вы выступили в нашем молодежно-дискуссионном клубе.

А надо оговориться, что публичное выступление священника вне стен храма было запрещено законом. За это можно было лишиться регистрации уполномоченного, тогда уж ни в какой епархии Советского Союза не устроишься. Отец Алексий это прекрасно знал, поэтому он, дипломатично сославшись на нехватку времени, отказал молодым людям. Те отошли явно огорченные. Не меньше расстроился и я: такая возможность, о которой мы и мечтать не могли! И я решился — была не была! Дождавшись, когда отойдет отец Алексий, я догнал молодых людей и говорю:

— Я тоже священник и могу у вас выступить. Они обрадовались, обступили меня. Спрашиваю:

— На какую тему я должен выступать?

— На тему тысячелетия Крещения Руси, — отвечают они.

Я задал им еще один вопрос, который меня все же волновал:

— С руководством вашего института это согласовано? Они беспечно махнули рукой:

— А зачем? Сейчас гласность и перестройка.

— Хорошо, — говорю, — это ваши проблемы, имейте только в виду, что со своим начальством я этот вопрос буду согласовывать.

— Согласовывайте с кем хотите, — отвечают они.

На этом мы и разошлись, предварительно договорившись о времени моего прихода.

Я действительно собрался подстраховаться и пошел в областную администрацию к уполномоченному по делам религии за разрешением. Надо отдать должное, на уполномоченных Волгограду везло. Волгоградская область была в то время, наверное, единственной, где строили сразу три храма: в селе Ахтуба и в городах Фролове и Михайловка. Естественно, такого просто не могло быть без участия уполномоченных. Например, в Саратовской области, где находилась основная кафедра архиепископа, не могли добиться строительства хотя бы одного храма, потому что уполномоченный там был, по выражению многих, «сущий зверь». Если увидит в городе идущего ему навстречу священника, то непременно перейдет на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться: так он ненавидел священников. В Волгограде в то время был уполномоченным Юрий Федорович Бунеев, бывший моряк-подводник. Несмотря на то, что его недавно назначили на эту должность, он уже успел завоевать у духовенства глубокое уважение. В нем совершенно отсутствовали чванство и зазнайство, в общении он был прост, искренен и доступен, любил пошутить, прекрасно пел и был человеком начитанным. Мы с ним сразу сошлись на почве любви к книгам. Он мне помог купить страшно дефицитную тогда двухтомную энциклопедию «Мифы народов мира».

Юрия Федоровича я повстречал в коридоре администрации, он куда-то спешил, и мне пришлось объяснять ему ситуацию на ходу. Не знаю, насколько он вошел в ее суть, только махнул рукой: иди, мол, если зовут.

Я тщательно подготовился к выступлению и в назначенное время пришел к институту. У входа меня встретил комсорг института, весь какой-то растерянный. Поздоровались, он говорит:

— Ой, батюшка, что тут было! Как узнали о вашем намечающемся выступлении, все начальство на ушах который день стоит. Звонят постоянно то из КГБ, то из райкома, то из горкома партии с одним вопросом: «Кто вам позволил живого священника пригласить в государственное учреждение?»

Тут я не удержался и вставил реплику, перефразировав известную американскую поговорку насчет индейцев, мол, «хороший священник — мертвый священник». Комсорг говорит:

— Вы шутите, а мне не до шуток, уже выговор влепили, и, думаю, этим не отделаюсь. Но отменять поздно, объявления висят, все в институте знают, в актовом зале народу собралось — не протолкнуться, а вас начальство просит предварительно к ним в кабинет зайти.

Поднимаемся мы в лифте, заходим в просторный кабинет, вижу: расхаживают по кабинету дядечки солидные, жужжат, словно потревоженные шмели, а как меня увидели — жужжать перестали, подходят здороваются. Комсорг их всех по очереди представляет: это директор, это его зам, это парторг института, это профорг. Я им руки жму, а сам уж запутался, кто есть кто. Вдруг все расступаются, выплывает человек приятной наружности при галстуке, и мне торжественно представляют его:

— А это наш главный религиовед области Николай Николаевич (фамилию уже, к сожалению, не помню).

Жмет он мне руку, здрасте, мол, тезка ваш и почти что коллега. Директор всех пригласил присесть к столу, и парторг открыл совещание: как, мол, будем проводить встречу, ведь дело необычное, не каждый день священник в институт приходит, какой у нас будет регламент этой встречи. Тут все сразу зажужжали: да, вот именно, какой регламент? Каждый из сидящих произнес этот вопрос, не давая при этом на него ответа. Один я сидел молча. Тогда все вопросительно посмотрели на меня.

— Какой регламент нужен — я не знаю, мне все равно, дадите выступить — я выступлю.

Тут инициативу взял в свои руки парторг. Он встал и решительно заявил:

— Значит, так, товарищи, вначале выступит Николай Николаевич, затем батюшка, и его выступление снова замкнет Николай Николаевич, — при этом он наглядно продемонстрировал, как это будет, сомкнув с хрустом пальцы обеих рук в замок.

Я представил себя между двумя клешнями огромного краба, который смыкает их так, что мои кости с хрустом ломаются, и содрогнулся. Но, посмотрев на добродушно улыбающегося Николая Николаевича, которому отводилась роль этого ужасного краба, сразу успокоился. Всем решение парторга пришлось по душе, они вторили ему как эхо: да-да, батюшка, а замкнет его Николай Николаевич.

Когда мы спустились в актовый зал, там действительно яблоку упасть некуда было: все места заняты и люди толпились в проходах и в дверях. Корреспондент «Волгоградской правды» приютился с блокнотиком на подоконнике. Мы с начальством сели за стол президиума на сцене, и комсорг, открыв встречу, предоставил слово Николаю Николаевичу. Тот встал и давай ругать молодежь, которая проявляет полное равнодушие к истории Отечества.

— Вы только подумайте, — негодовал он, — дата 600-летия героической обороны города Козельска прошла незамеченной, 300-летие со дня рождения Петра I — великого преобразователя России — тоже прошло без должного внимания!

В конце своей речи он неожиданно вынул из своего портфеля настольный церковный календарь за 1988 год. (Надо заметить, что в то время это был страшный дефицит: нам, священникам, давали только по одному экземпляру.) Потрясая этим календарем, он грозно вопросил зал:

— А кто мне скажет, что празднует Церковь первого января по новому стилю?

«Господи, — подумал я, — что же там может быть, первого января по новому стилю? Если бы по-старому — там все ясно: праздник Обрезания Господня и память святого Василия Великого. Хоть бы меня не спросил, вот опозорюсь!»