Ханна Кент - Темная вода

— Если я отпущу его голову, он о край стукнется!

— Делай, как Нэнс велит, Мэри! — прохрипела Нора.

Мэри убрала руку, и голова мальчика свесилась на сторону, ухом едва не касаясь воды. Женщины, чуть отступив, глядели на него.

— Что-то почуял, — пробормотала Нэнс, и Мэри поняла, что так оно и есть: Михял закинул голову, задрав подбородок вверх, к закопченным балкам потолка. По его телу, как рябь по воде, пробежала дрожь, и он заскулил, захныкал, вывалив язык.

— Опять это его лисье тявканье! — прошипела Нора.

Мэри свело живот судорогой — не то от страха, не то от волнения. Казалось, сумрак вокруг сгустился и гудит слабым неясным гулом.

— А теперь придется влить в него зелье!

Подавшись вперед, Нэнс коснулась подбородка ребенка. От ее прикосновения мальчик мгновенно подобрал челюсть, мускулы сжались, рот захлопнулся. Оглядываясь на Мэри и Нору, Нэнс попыталась разжать ему губы и зубы пальцем, но мальчик упрямо отдергивал голову.

— Мэри, помоги мне, открой ему рот, хорошо?

— Оно будто чует! — удивленно воскликнула Нора. — Знает, что выгнать его хотим!

— Ну, Мэри же!

Встав на колени перед чугунком, Мэри потянулась рукой ко рту ребенка. Но едва она до него дотронулась, как Михял застонал и замахал руками, расплескивая воду. Мэри отпрянула, боясь облиться настоем. Дождавшись, пока он успокоится, опять потянулась к мальчику и осторожно, кончиками пальцев, разомкнула ему губы. Михял искоса взглянул на нее и уронил голову на плечо. Розовая влажная десна его оказалась под пальцами Мэри. Она чувствовала, как крепко сжал он зубы.

— А больно ему не будет? — спросила она.

— Ни капельки, — заверила ее Нэнс. — Ты одно помни, девонька, мы только хотим вернуть его к сородичам.

Мэри нащупала просвет между зубами, проворно просунула пальцы во влажную полость рта и нажала на коренные зубы. Нижняя челюсть отвисла, рот раскрылся. Прижав крючковатым пальцем Михялу язык, Нэнс влила сок наперстянки ему в глотку.

— Готово. Сделано дело.

Мэри тотчас, словно обжегшись, выдернула руку изо рта Михяла и, поглядев на свои пальцы, заметила на костяшках следы зубов.

— А теперь что нам делать? — спросила Нора. Обернувшись, Мэри увидела, что вдова у них за спиной еле стоит на ногах и седые волосы ее мокры от пота и липнут ко лбу.

— Ждать, — сказала Нэнс.

Михял скорчился в чугунке, он постанывал и разбрасывал вокруг себя брызги, как рыба, плещущаяся в ведре. Мэри решила, что теплая ванна, должно быть, успокоила его, согрела кости, утихомирила зуд покрытой сыпью и шелушащейся кожи на спине. Глаза его блестели, кожа разрумянилась. Мэри подумала, что с того дня, как она его знает, ребенок впервые выглядит довольным. И она облегченно перевела дух.

Затем исподволь мальчика стал бить озноб.

— Начинается, значит, — шепнула Нэнс.

Дрожь усилилась. Михял трясся как осиновый лист, как трясутся сережки на березе под топором лесоруба; не прошло и нескольких минут, как судороги стали настолько сильными, что казалось, тело мальчика вот-вот выскочит из собственной кожи.

В груди Мэри трепыхнулась паника.

— Нэнс?

— Трава свое дело знает.

Судороги перешли в конвульсии, вода выплескивалась на пол. Голова Михяла метнулась вперед, подбородок уперся в горло. Лицо скрылось в воде.

— Он потонет, — прошептала Мэри. Она вцепилась Нэнс в плечо, но женщина ласково отвела ее руки.

— Нора, подними его. Помоги мне его поднять.

Нора, растерянная и пьяная, повиновалась. Вдвоем с Нэнс они подняли из чугунка с настоем бьющегося в судорогах ребенка. Михял дрожал как бешеный пес, с вытянутых как палки, трясущихся рук текла вода. Голова моталась туда-сюда, а рот был разинут в гримасе отчаянного ужаса.

— Мэри! Открой нам дверь.

Девочка оцепенела от страха так, что не могла вздохнуть.

— Открой дверь!

Мальчик издавал странные звуки — хриплые, душераздирающие вдохи, словно вдруг кончился весь воздух, а он все еще пытается дышать.

— Открой же дверь! Мэри!

Ужас обжег Мэри, и она сделала, как велено, — распахнула плетеную дверь в темень ночи, а сама, попятившись, прижалась к стене.

Всю небесную ширь охватили звезды.

Лицо Нэнс было сосредоточенным, строгим. Вперив в Нору белесые глаза, она попыталась поймать ее взгляд.

— Помоги мне раскачать его, — сказала она.

Нора кивнула, сосредоточенно сжав зубы. Обе крепко ухватили мальчика за плечи и под ребра и потащили к двери.

— Я буду говорить слова, какие положено, а ты поможешь мне его качать. Бросать не надо, лишь раскачивать в дверях. Туда и обратно, качать над порогом.

Нора кивала, молча, немо.

— Мэри! Там в углу лопата. Принеси. Да побыстрее!

Сердце у Мэри ухнуло, упав куда-то в кишки, но она послушно выполнила и это.

— Подставь ему под ноги. Под него подведи, чтоб он словно сидел на ней. Нора, держи его хорошенько. Теперь качаем!

Закрыв глаза, Нэнс вдохнула побольше воздуха:

— Если ты из фэйри, прочь!

Повинуясь приказу Нэнс, Нора качнула мальчика во тьму. Цепко держа его плечо, она пальцами ощущала, как трясется каждая его жилка.

— Если ты из фэйри, прочь!

Мэри крепче сжала в руках лопату, над которой качались простертые в сторону леса костлявые ноги с россыпью мелких прыщей, едва заметных при свете очага.

— Если ты из фэйри, прочь!

Они качали его, кидая в ночь, где обитает нечисть, где ждут, припав к земле, козни незримого мира. Мэри держала лопату, а женщины раскачивали мальчика, и он качался, как висельник в петле, качался, дрожа под их руками. И едва они опустили его на землю, как Мэри, отшвырнув лопату, схватила его, подняла, укутала в свой платок эту липкую дрожащую нагую плоть, всю в мурашках от холода, и потом, сидя у очага и прижимая мальчика к теплой своей груди, она чувствовала, как биение этого странного, нечеловеческого сердца становится все слабее, замедляется, становясь все тише, покуда ухо не перестало различать его вовсе.

ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ПОСЛЕ ТОГО, как Нэнс приняла у Бриджид неподвижного, бездыханного младенца, она вернулась к хижине Линчей с корзиной вероники.

После тех родов Бриджид являлась ей каждую ночь, грудь Нэнс словно тоже распирало молоко, которое некому было сосать. Проснувшись в тревоге, ворожея испуганно озиралась и спешила в лес за молочаем, вероникой и водяным крессом и всякой травой, что способна облегчить телесные мучения несчастной.

В долину она добралась, когда первый утренний свет, пробившись сквозь дымку, разлился над вершинами гор. Подойдя к двери Линчей, она постучала. На стук вышел Дэниел с воспаленными от бессонницы глазами.

— Чего тебе? — хрипло спросил он.

В ответ Нэнс молча показала на корзинку.