Ханна Кент - Темная вода

Мэри, сидя на полу, укачивала Михяла, пока Нора сливала картошку для завтрака.

— В родах такое бывает.

— Вам не кажется, что это из-за травок Нэнс?

— Каких травок?

— Из-за паслена. Кейт Линч сказала, что Дэниел к Нэнс пошел — просил, чтоб вылечила Бриджид, а то она ходит во сне, а теперь говорят, будто ягоды, которые Нэнс ему дала, младенчика и убили.

Нора сдвинула брови:

— При нас же все было. И ты собственными глазами видела, как Нэнс Роух чего только не делала, чтоб ребенок родился здоровым и как положено.

Мэри вздохнула и рассеянно отвела со лба Михяла прядь волос:

— А не опасно это — лечить у нее Михяла?

Нора искоса бросила взгляд на ребенка:

— Так это и не Михял.

— Все равно, не повредят ему эти травки? Если ягоды паслена могли ребеночка убить…

Нора бросила картофелины в горшок.

— Это же просто мята была. И ничего ему от нее не сделалось. Ни хорошего, ни плохого. — Она отвернулась от поднявшегося облака пара.

— Я не про мяту, — пробормотала Мэри. — Я про то, чем она теперь лечить станет. Наверняка в другой раз Нэнс сильную траву возьмет. Не случилось бы чего.

Михял загулил у нее под руками, и она, улыбнувшись, легонько похлопала по размахивающим кулачкам.

— Ну и что ты предлагаешь мне делать? Растить эльфеныша как собственного внука? Слушать, как он каждую ночь орет без умолку? Да у тебя уже глаза точно дырки в прожженном одеяле, и у меня также!

Нора схватила горячую картофелину и уронила ее обратно в плетеное решето, сунув в рот обожженные пальцы.

Улыбка исчезла, лицо Мэри вытянулось.

— Я просто беспокоюсь о нем, вот и все.

— Вот уж нечего беспокоиться об этой твари. Глянь-ка! — Поджав губы, она указала на мальчика. — Видела? Смеется.

Мэри щекотала ребенку грудь, и он, довольный, ежился и извивался над ее пальцами.

— Оно из тебя веревки вьет.

— Почему вы называете его «оно»?

Нора сделала вид, что не слышит.

— Когда он не плачет и не кричит, или спит когда, он точь-в-точь как обыкновенный мальчик, правда?

Мэри поглаживала Михяла по подбородку, и тот взвизгивал от смеха.

Нора, хмурясь, глядела на эту сцену. Улыбка делала Мэри моложе. Лицо ее так часто бывало серьезным или опухшим, с красными от недосыпа глазами, что Нора и позабыла, как мало ей лет, как далеко она теперь от дома. Зимнее солнце через открытую створку двери освещало рыжие волосы девочки, веселое выражение лица смягчило ее черты, и Норе вспомнилась Джоанна.

— Ты, наверно, по родным скучаешь, — неожиданно вырвалось у нее.

Мэри подняла глаза, лицо исказилось грустью.

— По родным?

— Ну да.

— Скучаю.

Девочка опять опустила глаза к Михялу и стала ерошить ему волосы.

— Я очень по ним скучаю. Они же маленькие такие, а я смотрела за ними, а теперь беспокоюсь, как они без меня, ведь у мамы времени на них нет.

— Нет-нет, а вспомнятся, да?

Мэри спрятала лицо, и Нора увидела, что она щиплет себе руку.

Старается не заплакать, подумала Нора, и досада, которую она ощутила при виде того, как Мэри играет с малышом, исчезла. Не сказав ни слова, Нора поднялась и прошла в свой покойчик. Приподняв лежавший на кровати тюфяк, она нащупала на досках сверток и с бьющимся сердцем развернула его. Все лежало, как она оставила, — остриженные пряди волос цвета ржавчины. Волосы дочери, перевитые бечевкой, с детскими еще завитками на концах. Гребень. Почти все зубья его целы, а между ними даже остались волосы. Деревянная резная рамочка из Килларни. Их с Мартином инициалы среди роз. Зеркальце давно выпало из этой рамочки и разбилось, а рамка осталась. Свадебный подарок Мартина.

Нора понюхала прядь Джоанниных волос. Но запах дочери выветрился. Пахло лишь соломой тюфяка и пылью. Завернув рамку обратно в тряпицу, Нора ласково погладила Мартиновы инициалы и положила сверток обратно в тайник.

А гребень вытащила и понесла к очагу. Поскорее, чтобы не передумать, она протянула гребень Мэри:

— Вот.

Девочка нахмурилась, не понимая.

Взяв ее руку, Нора сунула туда гребень:

— Это дочери моей. У ней волосы были как у тебя. Красивые.

Мэри осторожно сжала в руке гребень, погладила костяные зубья.

— Подарок это.

— У меня никогда еще не было гребня.

— Ну, а теперь будет.

— Спасибо, миссис.

Мэри улыбнулась, и Нора схватилась рукой за грудь, так заныло вдруг сердце.

— Ваша дочь, наверно, красивая была.

Нора прижала пальцы к ребрам, но боль лишь усилилась.

— Вороне и вороненок свой красавчиком кажется. — Голос ее задрожал. — Придет день, ты тоже матерью станешь, Мэри Клиффорд. Тогда поймешь.

Мэри покачала головой:

— Я замуж не пойду.

— Ты разве не хочешь собственных малышей?

— Кругом малышей достаточно, успевай только нянчить.

— Но они вырастут. Вырастут твои братья с сестрами, и ты захочешь собственных детей.

Нора подцепила остывшую картофелину и передала ее Мэри:

— Накорми его. Давай.

Чистя картофелину для себя, она глядела, как девочка кормит хнычущего ребенка. Вместо того чтобы отщипывать кусочки и совать их ему в рот, Мэри прожевывала картофель и, сплюнув в руку, давала его затем малышу.

Перехватив взгляд Норы, девочка пробормотала:

— Так он не подавится.

— Ты прямо души в нем не чаешь.

Откусив кусок картофелины, Нора жевала, зорко следя за Мэри:

— Мята эта… Толку от нее чуть. Я тут подумала. Снесем его вечером снова к Нэнс.

Лицо Мэри стало белым как мел.

— А вы обождать не хотите? Проверить — может, черноголовка…

— Нет, нынче же вечером и пойдем. Нет на мальчишку угомона. И внук мой в него не возвращается. Да как можешь ты кормить эльфеныша, зная, что и кровь-то в нем не человеческая, и не божеское он создание! Зная, что сыночек Джоанны, Михял бедненький, томится у фэйри, вместо того чтобы здесь быть со мной!

— Но кормить-то его все равно надо!

Покачав головой, Нора проглотила картошку.

— Не могу я сидеть дожидаться, пока черноголовка поможет. — Передернув плечами, она встала, вытащила из печурки над очагом бутылку с потинем — и перехватила взгляд Мэри.

— Ты не подумай… Это еще от Мартина осталось, на случай, если из мужчин заглянет кто. — Нора поморщилась, вытаскивая пробку. — А мне успокоиться надо… Вот так.

Она сделала глоток, зажмурилась — и вновь увидела дочкины волосы в тряпице. Ее пробило дрожью. Закашлявшись от крепкого спиртного духа, она протянула бутылку Мэри.

Девочка мотнула головой и взялась за гребень.

Нора сидела, сжимая в руках бутылку.

— Мы отнесем подменыша назад, Мэри. Не могу я больше ждать и терпеть. Слушать, как он орет и ждать, что переменится. — Она снова глотнула из бутылки. — С той поры как Нэнс назвала его фэйри, я все думаю, каким стал сын Джоанны, тот, настоящий… Вырос, должно быть. Так и вижу его перед собой. — Нора поднесла к губам бутылку и сделала большой глоток. — Он снится мне, Мэри. Стоит перед глазами. Ладный паренек, красивый, смеется. Я слышу его голос. Он говорит со мной. Совсем как тогда, в тот раз, что я увидела его впервые, у матери на руках. А я будто обнимаю его и рассказываю о матери. Какая она была у него хорошая, какая… красавица. Она была такая красивая девочка! Я каждый вечер ей волосы расчесывала этим вот гребнем, что у тебя в руках. Расчесывала, расчесывала до блеска… Ей это нравилось. И мне снится теперь, Мэри, будто я ей волосы расчесываю. Мне оба они снятся — Джоанна и Михял, будто они со мной, живые и… — Закрыв глаза, она сказала с горечью: — И тут вот этот начинает вопить как резаный…