Ханна Кент - Темная вода

— Так мы к реке пойдем?

— На встречу трех течений. Окунем подменыша в сильную воду. Велика ее сила!

Нора уставилась на Нэнс, изумленно открыв рот. Затем решительно сжала губы. Торопливо кивнула:

— Когда начнем?

Нэнс замялась:

— Теперь только март. Вода уж больно холодная, — проговорила она, будто споря сама с собой. — И вода холодная, и течение слишком сильное. — Она подняла непроницаемый взгляд на Нору: — Давай лучше поближе к маю. В эту пору добрые соседи обычно себе новое пристанище ищут, беспокоятся. И нас вернее заметят.

— Поближе к маю? Но это еще когда будет…

— Я к тому, что холодно ведь…

— Да сейчас с каждым днем все теплее. Месяц, по всему, будет погожий. Знаешь, Нэнс, не могу я ждать до мая!

Помолчав, Нэнс кивнула:

— Ну, тогда завтра утром. До того как солнышко взойдет, и натощак. С заката ничего не ешь и девочке не давай. И подменышу ничего не давайте, ни ты, ни Мэри — ни крошки и ни глоточка. Я тоже поститься буду.

Нэнс бросила взгляд туда, где под склоном текла река.

— Там и встретимся. Я ждать буду.

Ночью прошел дождь, и земля мягко проседала под босыми ногами Мэри. Еще не рассвело, а она уже брела, спотыкаясь, по заросшей тропинке с ребенком на бедре. Ветки и листья папоротника хлестали по лицу — руками она придерживала мальчика, чьи бессильные ноги, болтаясь, били ее в бок. Мэри не отводила глаз от темного расплывчатого пятна впереди — спины Норы. Нэнс вела их к реке, и развевающиеся космы непокрытых ее волос белели во мгле, точно у призрака.

От голода Мэри ощущала легкость и пустоту. Руки уже ныли. «Долго еще идти?» — шепнула она. Ни та ни другая спутница ей не ответили. Внутри все дрожало.

Накануне вечером вдова вернулась от Нэнс в большом волнении. Ворвалась в дверь, грубо схватив ребенка, пихнула его на руки Мэри, тяжело дыша, с горящими глазами.

— Завтра! — выдохнула она. — Мы отнесем его к реке. К пограничной воде. Так Нэнс сказала. В том месте силы больше, чем в травках. Фэйри завсегда держатся пограничья. Нэнс говорит, что они воду текучую перейти не могут, вот они там и остаются. Соберутся, а реку перейти не могут.

Михял заплакал. Мэри ласково погладила его по мягким волосикам и прижала к своему плечу.

Нора мерила шагами хижину.

— Есть тебе ничего нельзя, — сказала она, ткнув в Мэри пальцем. — И его кормить не вздумай. Поститься, вот что надо!

— А что мы будем делать у реки?

Вдова присела у огня и почти сразу вскочила. Бросилась к открытой двери, огляделась.

— Купать его будем. Выкупаем в том месте, где встречаются три речных потока.

Мэри гладила Михяла по голове, чувствуя шеей тепло его дыхания и горячие слезинки.

— Холодно же.

Нора словно не слышала. Глубоко вдохнув вечерний воздух, она закрыла дверь и задвинула засов.

— Три утра — три женщины.

— И поститься тоже три дня?

— Да, ничего не есть. Ни крошки.

— Так оголодаем же!

— Думаю, Мэри, скоро мне вернут дочкиного ребенка. И ты тогда… — длинный палец ее уперся в лежавшего на руках у Мэри мальчика, — ты уйдешь домой!

С утра не было ни ветерка. Лес словно замер, все застыло в ожидании рассвета; от молчания птиц тишина казалась звенящей. Когда они вступили под густую сень вязов, Мэри уловила, как повлажнел воздух — значит, скоро река. Затем внезапно послышалось журчанье воды, лесной навес распахнулся, обнажив бледнеющее небо. Светила луна, догорали последние звезды.

— Вот сюда пойдем, — сказала Нэнс.

Она остановилась, оглянулась, идут ли следом за ней Мэри с Норой, затем продолжила путь. Женщины пошли дальше, раздвигая высокую густую траву, и шум реки изменился, стал тише.

«Омут, наверное», — подумала Мэри.

Нэнс уже объясняла им, что у омута сходятся три течения, река Флеск встречает здесь своих сестер, и дальше они текут темной троицей. Папоротник и подлесок поредели, и Мэри остановилась, глядя вниз на реку. В воде отражался зябкий трепет раннего утра.

— Вот это место! — шепнула Нора.

Повернувшись к Мэри, она потянулась к ребенку:

— А сейчас дай его мне. Ты пойдешь первая. И окунешь его.

Сердце у Мэри упало. Она покосилась на Нору. Лицо осунулось, взгляд устремлен на воду.

Нэнс кивнула ей:

— Теперь поторапливайся. Надо выкупать его до того, как взойдет солнце.

— А вода не слишком холодная?

— Да мы быстро. Окунешь его и можешь опять закутать.

Мэри передала Михяла Норе. Тот захныкал.

— Вот умница!

— А добрые соседи-то здесь? — тихонько спросила Нора.

Она вся была как натянутая струна — плечи напряжены, шея вытянута, как у необъезженной лошади, глаза беспокойно рыщут, оглядывая течение реки.

Нэнс кивнула:

— Когда Они появятся, чтоб забрать своего сородича, ты сразу поймешь. — И она показала на росший у самой кромки воды не расцветший еще болотный ирис. — Расцветет касатик — верный знак, что подменыш в воду ушел. На третье утро он сам касатиками обернется, значит, к своим ушел. — И она повернулась к Мэри: — Платок-то сними!

У Мэри, что всю дорогу тащила мальчика, затекли руки. Непослушными пальцами она размотала платок. Явилась мимолетная мысль: что сказали бы ее родные в Аннаморе, если б видели ее сейчас, наблюдали бы, как в сумраке раннего мартовского утра она готовится лезть в воду вместе с увечным ребенком. Пищог , решили бы они, колдовство. Сняв платок, Мэри аккуратно сложила его и оставила на замшелом камне. Ее тотчас пробрала дрожь.

— Я одна пойду?

— Мы станем его по очереди окунать, — твердо сказала Нэнс. — Одна одним утром, другая другим.

— А не навредим ему?

— Да это же фэйри! — зашипела Нора. — Полезай в воду, Мэри. Поторапливайся, рассвет скоро!

Держась за низкую ветку, Мэри стала осторожно спускаться по торчащим корням.

— Погоди, не торопись! — крикнула ей Нэнс и знаком приказала вернуться. — Разденься-ка!

Мэри стояла в полумраке, крепко вцепившись в зеленую замшелую ветку, костяшки пальцев у нее побелели от напряжения, зубы выбивали дробь.

— А в одежде нельзя?

— Надо голышом!

Мэри чуть не плакала.

— Не хочу я… — прошептала она и все-таки полезла назад, вверх, сняла юбку и сорочку. Нагая, стыдливо горбясь и дрожа в предутреннем неясном свете, она глядела, как Нэнс раздевает Михяла, высвобождает из тряпья. Потом, склонившись к ребенку, Мэри бережно взяла его на руки, крепко прижала к груди, ощущая прикосновение липкой кожи к своему телу, и снова стала осторожно спускаться.

Как же хотелось вновь очутиться дома! Вдруг вспомнились те девчонки, что майским утром ползали под шиповником.

Прости меня, Господи, думала она.

Вода в реке была ледяная и темная от листьев на дне. Мэри вскрикнула от холода и тотчас глянула на женщин на берегу. Нора теребила пальцами передник. Мэри расслышала, как вдова проговорила, словно сама себе: «Это быстро».