Ханна Кент - Темная вода

Мальчик заверещал из своей корзины. Женщины переглянулись.

— Оно снова за старое, — пробормотала Нора, мотнув подбородком в сторону корзины. — Об пол бьется, кулаками молотит. От лусмора присмирело было, вроде не такое злобное сделалось, а теперь опять орет — молока просит, и девчонку мою всю исцарапало. — Наклонившись, Нора пихнула обратно в корзину протянутую руку ребенка. — Выживет она, как думаешь?

— Анья?

— Ага.

— Молю Бога, чтоб выжила. С ней доктор сейчас из Килларни. Его священник привез. Самолично! Очень он на Нэнс сердит — ругается, что надумала Анью в реку окунать.

— Второпях чего не сделаешь…

— Ага, а по мне, так тем она Анью и спасла. Только вот отец Хили страх как осерчал. Прямо взял и вышвырнул ее из дому за порог. Ясно, человек он занятой, некогда ему с бабами вроде Нэнс возиться, да и не верит он в ее силу. А все не дело священнику женщину в грязь швырять, да ей и лет немало.

— Срам, да и только.

— А вслед за ней и все травки ее из дому повыкидывал, а они ведь с молитвой собраны! Джон О’Донохью просил позволить Нэнс ходить за женой, но со священником-то разве поспоришь! Выгонит Нэнс отец Хили из нашей долины, как пить дать выгонит! Он против нее народ подговаривает. Знаешь, Нора… — Она положила вязание на колени. — Те, кто раньше к Нэнс лечиться ходил, теперь даже на нее глядеть боятся. Мужчина тут намедни о ней справлялся. Мол, от матери слыхал, будто есть у нас женщина одна, что может его младенца от желтухи избавить. И надо ж было ему с этим пристать к Дэниелу Линчу! Тот, знамо дело, не то что не сказал, где ее найти, а велел домой уходить по-хорошему — дескать, нет у нас в округе таких, чтоб заговорами болезни лечили.

— Дэн от смерти ребенка никак не оправится, помилуй его Господь.

— Да и Бриджид каково? Сидеть ждать церковного очищения, когда и поговорить-то, кроме мужа, не с кем, все ее чураются, когда, может, ей разговор всего нужнее.

— Вот чего я представить себе не могу, это чтоб Дэн о ком плохо сказал.

— Может, отцу Хили поверил. Тот ведь ее с амвона обличает! Тут в проповеди говорил, она знахарка и ведьма, обратилась, мол, к злу и вмешивается в чужую жизнь, чтоб себя прокормить.

— Это Кейт Линч ему напела, как пить дать, что Нэнс давала Бриджид паслен. — Нора кивком указала на Мэри. — У родника девчонка моя своими ушами слышала. Мол, Нэнс людей травит. А я так ни единому слову не верю!

Пег кивнула:

— Да и я не верю. Только, Нора, народ и про Анью толкует. — Она положила Норе руку на колено: — Кто-то видел, как Анья к Нэнс направлялась. Одна, украдкой. И дома у нее травки нашли — пижму, манжетку.

Нора мотнула головой:

— Так Нэнс ими Анью лечила. Раньше, пока отец Хили ее за порог не вышвырнул. Когда Анья обгорела. Травки-то были для лечения!

Пег понизила голос:

— Но это еще не все, Нора, что люди говорят. Как думаешь, почему Анья сожглась?

— Подол на ней вспыхнул. У очага. — Нора отвела руку Пег и снова взялась за спицы. — Да сколько таких историй было, что передник на бабе занялся! Не слыхала? Ей-богу, Пег, жалко, конечно, Анью, но ежели баба день-деньской у огня крутится, рано или поздно обожжется. Не повезло Анье, но Господь милостив, исцелит ее.

Пег глубоко вздохнула:

— Да я того же мнения, Нора. И ничего я против Нэнс не имею, и верю я, что и вправду дана ей премудрость. Только говорят, что огонь тот был непростой. В чугунке нашли коровью мочу.

— В чугунке?

— На огне. Доктор нашел и отцу Хили сказал, а тот у Джона спрашивает, что это Анья затеяла, не картошку ли в ней надумала варить. Джон, благослови его Господь, и ответил: «Это лекарство от Нэнс». Водица, дескать, разнотравная.

Стоявшая через двор от них Мэри подняла голову от лохани и, открыв рот, во все глаза глядела на них.

— Анья пошла к Нэнс, чтоб ребенок в ней укоренился, так Джон объяснил, и Нэнс дала ей травки — пижму и манжетку. И еще велела купаться в разнотравной водице. Анья как раз себе воду грела, вот большой огонь и развела. Для колдовского дела, как Нэнс научила.

Нора бросила взгляд через двор, в долину. Очертания гор окутывала мягкая золотистая дымка. Слышалось звяканье мотыг и лопат.

— Да это нечаянно вышло. Кого ж тут винить?

— Я-то знаю, что нечаянно, а вот отец Хили говорит, что грех на Нэнс. Что пищог это, колдовство и всякое такое. А другие, Нора, кому не верится, будто тут без Нэнс не обошлось, те всякое говорят.

Пег сверкнула глазами на корзину, и сердце Норы упало.

— Это они про подменыша, да?

— Боятся они, Нора. В страхе живут. — Пег задумчиво пожевала губами: — Я не к тому, чтобы и тебя пугать. Просто подумала, тебе лучше узнать про эти толки, а то мало ли кто к тебе заявится.

— Я сегодня к Нэнс собралась идти, Пег. Она мне внука возвратит. Михял вернется, и никто не посмеет ни в чем нашу семью винить!

— Даст Бог, так и будет, Нора, ради ран Иисусовых. Но вот людей ты остерегайся. По мне, так лучше бы никто не видел, как к Нэнс пойдешь. Уж не знаю, что им может в голову взбрести, но хорошего точно не жди. — Пег передернула плечами: — Нынче не время. Ежели кому теперь помощь от Нэнс нужна, лучше погодить, пока все уляжется.

— Ничего ему не делается, ни то, ни это не помогает, — сказала Нора. Она стояла у дверей Нэнс, держа подменыша на бедре. — Ты ж клялась, что прогонишь его, Нэнс! Почему ж добрые соседи не хотят возвращать мне внука, а? Чем я провинилась?

Она чуть не плакала. Боком она ощущала костлявую грудку малыша и его сиплое дыхание.

— Не все сразу, — отвечала Нэнс. Она маячила в темной пасти своего бохана — седая, растрепанная, локти в стороны, — точно изготовившись драться. — Скоро хорошо не бывает.

Нора покачала головой:

— Ты с Ними знаешься. Они тебя ведовству выучили. Почему ж не спросишь, куда Они Михяла дели? Попроси Их мне его вернуть! И вели забрать назад тварь эту! — Она сунула ребенка Нэнс под нос, держа за обтянутые кожей ребра. От холода пальцы на ногах его судорожно поджались.

— Готовлю я для тебя средство, — сказала Нэнс, опасливо глядя на Нору.

— Ничего ты не делаешь! А от того, что сделала, оно только трясется и тряпки марает. Травки твои настоянные у него уж из всех дыр текут. Как не лопнет оно от всей мочи, что из него хлещет! — Нора снова вздернула подменыша себе на бедро и зашипела, понизив голос: — Прошу тебя, Нэнс, пожалуйста, — ни травками твоими, ни наперстянкой не обойтись! Оно только вопит как резаное и пачкается. Присмирело было, тряска его одолела, а потом все к прежнему вернулось. Я о чем тебя просила? Чтоб забрали они сородича своего, а не чтобы он похирел-похворал, а потом опять стал здоровее прежнего! Мне и раньше с подменышем этим было тяжело, а теперь и вовсе сил моих нет!

Нэнс прикрыла глаза. Она стояла чуть пошатываясь и не отвечала.