Ханна Кент - Темная вода

— Меня тогда страх взял. Я повернулась и побежала к Пег О’Шей — рассказать ей, что мальчика убили. Я за себя боялась.

— Мэри, прежде чем отвечать на вопросы защиты, не могли бы вы рассказать мне, трудно ли было нянчить Михяла Келлигера? Считаете ли вы, что он был обузой для своей бабки?

— Он же не виноват в этом!

— Конечно, но являлся ли он обузой для вашей хозяйки? Был ли он трудным, капризным ребенком?

Ночи непрерывного плача. Громкие, пронзительные крики. Голова, бьющаяся о земляной пол, о ее пальцы, когда она пыталась успокоить его, освободить ему нос, чтобы дышал.

— Да, — прошептала Мэри. — Да, он был обузой.

— Хотела ли Гонора Лихи избавиться от него?

— Она хотела, чтоб фэйри убрался. Хотела вернуть внука, сэр. Мальчика, который не будет так кричать и мучить ее.

Как только обвинитель вернулся на свое место, в зале возобновились шум и разговоры. Публика больше не разглядывала Мэри, и девочка с облегчением вытерла рукавом потную шею. Она посмотрела на отца Хили: он одобрительно кивнул.

Спустя минуту общего шума поднялся защитник. Перекрикивая гвалт, он представился мистером Уолшем и выждал несколько мгновений, пока прекратятся разговоры.

Когда установилась полная тишина, он заговорил — отчетливо и громко, так что слова его долетали до всех в зале.

— Мэри Клиффорд, считаете ли вы, что Гонора Лихи и Энн Роух отнесли Михяла Келлигера на Флеск с целью убить его путем утопления?

Мэри смутилась:

— Знала ли я, что его хотят убить?

— Считаете ли вы, что подсудимые изначально намеревались утопить ребенка, когда решили окунуть его в реку?

— Я не понимаю, сэр.

Мистер Уолш окинул ее холодным взглядом:

— Считаете ли вы, что с самого начала целью их было убийство мальчика?

Сердце Мэри ёкнуло.

— Я не знаю.

— Не знаете, хотели ли миссис Лихи и Нэнс Роух убить мальчика?

— Думаю, они желали избавиться от подменыша.

— Простите мне мою настойчивость, Мэри, но, раз они собирались избавиться от, как вы его называете, «подменыша» и раз вы знали, что это означает утопить мальчика, почему вы не воспротивились этому окунанию? Почему вы не пожаловались вышеупомянутой соседке, как сделали, увидев миссис Лихи, стегающую крапивой Михяла? Почему не призвали на помощь священника?

— Я не думала, что они хотят убить Михяла. — Мэри и сама услышала, как неуверенно это прозвучало. Руки ее стали дрожать, и она уцепилась за юбку.

— Ну а тогда зачем окунать в реку маленького беззащитного ребенка?

Мэри бросила взгляд на скамью подсудимых. Обе — и Нора, и Нэнс — глядели на нее; растрепанные волосы обеих висели жидкими лохмами. Нора дрожала как в лихорадке.

Мэри сделала глубокий вдох, и материя тесно обтянула ее грудную клетку с бешено бьющимся сердцем.

— Чтобы вылечить его. Выгнать из него фэйри.

Мистер Уолш улыбнулся:

— Благодарю вас, Мэри.

НОРЕ КАЗАЛОСЬ, что она уже никогда не согреется. Она видела, как, несмотря на утренний час, лбы судейских блестят от пота, видела, как эта громадная, шаркающая ногами толпа людей обмахивается и вытирает платками лица, а сама дрожала, точно вокруг мела пронзительная вьюга.

В который раз она спрашивала себя, не сходит ли с ума. Время, казалось, перестало идти размеренно и последовательно, оно металось — то вперед, то назад. Процесс мучительно полз от одного дня заседания к другому, а Нора стояла с разрывающимся мочевым пузырем, не в силах удержать в памяти имя очередного свидетеля. Едва заканчивал один, как его сменял другой.

Во всех подробностях ей запомнились только показания Мэри Клиффорд. Она стояла, дрожа, за перегородкой, и вновь видела девочку, переминавшуюся с ноги на ноги под градом вопросов. Взгляд ее, когда Нора встречалась с ней глазами, казался твердым. В какой-то миг Нора готова была поклясться, что это ее рыжеволосая дочка целует Библию и под присягой свидетельствует против нее.

Это моя мать убила моего сына.

Меня повесят, внезапно пронеслось в мозгу, и Нора ухватилась за свои наручники. Сквозь монотонный голос королевского обвинителя она слышала, как стучат ее зубы.

Нора старалась сосредоточиться и вслушаться в то, что говорит суду, жестикулируя, новый свидетель. Тот самый полицейский, что ее арестовал. Она заметила, что на суд он явился побрившись, и представила себе, как он стоял утром перед осколком зеркала, с бритвой и ремнем для ее правки, в то время как она валялась в камере, расковыривая себе кожу на подошвах. Борясь с тошнотой. Мучимая тревогой. Женат ли он, есть ли кому согреть ему воду для бритья? Подать завтрак? Нора представила себе, как этот полицейский тщательно соскребает бритвой щетину с горла, но, почувствовав, как сжалось собственное горло от приступа тошноты, уставилась в пол.

— Расскажите мне, — обратился обвинитель к констеблю, — в каком состоянии находилась Энн Роух, когда вы ее арестовывали?

— Войдя в дом, я застал подсудимую на четвереньках. Она выгребала золу из очага. Я решил, что женщина не в себе, и сказал: «Энн Роух, знаешь ли ты, зачем я здесь?» Она не ответила. Я сообщил ей, что у меня имеется предписание арестовать ее, и спросил, известно ли ей, где находится тело Михяла Келлигера, так как она обвиняется в том, что утром утопила его. Она ответила: « Добрые соседи забрали Михяла и оставили вместо него фэйри», и только когда я спросил, где тело фэйри , она отвела меня к месту захоронения.

— Где обнаружили тело?

— В безлюдном месте, которое местные зовут Дударевой Могилой. Тело зарыли неглубоко. Оно отчасти проглядывало из земли.

— Подсудимая выглядела огорченной?

Констебль откашлялся.

— Мне показалось, ее удивил арест миссис Лихи. И она спросила, не было ли при ней маленького мальчика. Когда я поинтересовался, какого мальчика имеет она в виду, Энн Роух ответила: «Михяла Келлигера».

— Она это сказала после того, как сама же привела вас к месту захоронения и телу убитого?

— Так точно, сэр.

— Было ли что-нибудь еще примечательное в том, как выглядели или вели себя подсудимые во время ареста?

— Одежда миссис Лихи была совершенно мокрой. Насквозь. Из этого мы заключили, что утром она, так или иначе, входила в воду. И пахло от нее речной тиной.

— А одежда Энн Роух тоже была мокрой?

— Нет, сэр. И я подумал, что это странно, учитывая, что обе они — Мэри Клиффорд и миссис Лихи — утверждали, что и она находилась в воде, но потом подсудимая пояснила, что окунала ребенка — подменыша , как она его называла, — сняв с себя одежду.

У Норы ныли все кости. Каждую ночь воображала она свой покинутый дом в долине, слышала скрип двери и видела, как входит в хижину Михял, как ищет ее. Она думала о том, в какой одежде он будет. Во что обрядили его фэйри? Возможно, он явился голым, и она представляла себе, как внук заползает под Мартинову куртку, сворачивается калачиком, ежась от холода на соломенном матрасе или возле остывшего очага, как ждет ее возвращения. Она видела перед собой его круглое личико в окне, воображала, как стоит он во дворе, как ветер шевелит его волосы, а он вглядывается в даль, смотрит, не покажется ли на склоне бабушка, идущая по дороге.