Владислав Романов - Смерть во спасение

Прошло полчаса, прежде чем он успокоился. Поднявшись, он накрыл принцессу верблюжьим одеялом. Она не шелохнулась, сразу погрузившись в сон, который был единственным её спасением.

Слуга привёл Ахмата. Прорицатель поклонился повелителю, взглянул на спящую Лейлу.

— Ты всё ещё считаешь себя оракулом? — без тени усмешки спросил Темучин.

— В твоём присутствии, повелитель, я только тень твоя, — не задумываясь, ответил Ахмат.

— Неплохо для начинающего льстеца, — кивнул Чингисхан. — Так вот, я пригласил тебя, чтобы сказать то, ради чего я сохранил твою жизнь: битвы с русскими на Калке не будет. Я запретил своим полководцам вступать с ними в сражение. А мои воины никогда не нарушают моих запретов. И потому ты не поразил моё воображение, а именно это условие я поставил, собрав всех вас. Мне жаль, Ахмат, но я должен с тобой проститься...

Ахмат хотел сказать правителю, что помнит его просьбу о византийских волхвах, оказавшихся на Руси, но произнёс совсем другие слова.

— Битва на Калке состоится, мой повелитель, и никто помешать ей не сможет, — бесстрастно глядя в глаза правителя, выговорил Ахмат. — И уже скоро она начнётся.

Новгородское вече бурлило, не желая отпускать Ярослава от себя и уговаривая его остаться княжить. В отличие от Мстислава, который умел и причину найти, и самолюбие вольных горожан не задеть, Ярослав отмалчивался. Ибо сам не знал, что сказать. Мечтал вернуться отцом-победителем, а пришёл, как тать, нарочно под ночь угадал, чтоб глаза не казать. И остатки жалкой дани делить не явился, Шешуню послал. И на вече сидел хмурый, не чая, когда кончится шумный торг.

Выступил и Григорий Абыслов. Остаться князя не упрашивал, но и худые слова о нём не говорил. Просил лишь не решать сгоряча, а всё взвесить, подумать и о детях, которым пора при отце ратному делу учиться. Князь чуть всю бороду себе не выдергал, пока слушал тысяцкого. Но никакие увещевания на него не только не подействовали, а наоборот, распалили ещё больше.

— Ничего, пусть поживут с другим князем, а я займусь ратными походами. Не хочу у бабьей юбки сидеть да их розни базарные судить. Не княжеское это дело.

Они возвращались с вече, и Ярослав мчался окрылённый, точно битву выиграл.

— Тут мне Роман ваш жаловался, княгиня требует Серка продать, — выждав момент, сообщил Шешуня.

— Её-то какая нужда? — удивился князь.

— Да монаха одного иноземного Феодосия Мстиславна привечает, он приходит княжат грамоте да цифирям обучать, о звёздах всяких рассказывает, вот ему Серок и не понравился. Мол, для первенца вашего от него опасность исходит!..

Всеволодович нахмурился.

— Про этих монахов разные слухи тут гуляют. Иные говорят, будто они знаются с нечистой силой, ведают даже, что с человеком через пять годков случится. А кому такое дано?.. Колдунам только!.. — таинник вздохнул, оглядевшись, прошептал: — Кабы порчу на княжат не навели.

Ярослав вздрогнул от такого предположения.

— Я уеду, ты за этими монахами присматривай, — посуровел он. — С женой сам поговорю. Серка не продавать. Добрый конь!

— Я тоже считаю, что добрый, но, ваша милость, я думал, поеду с вами...

— Мне нужна здесь надёжа, — оборвал таинника князь. — Я оставляю в Новгороде княгиню, детей, мало ли что. А тем более эти монахи. Кто за всем уследит, кроме тебя? Но я тебе обещаю: из каждого похода ты будешь получать свою часть дани...

Шешуня поник головой.

— Ну что ещё?! — нахмурился Ярослав.

— Ты ведаешь, почему я невзлюбил эти места...

— Ведаю, ведаю, — прорычал князь. — Но я же всё уладил. Никто тебя ни в чём не обвиняет. Займись-ка лучше этими колдунами да выведи их на чистую воду. Серок им не понравился, а? Да лучшего норова у коня я ещё не видел. А какая у него холка! А походка! А как голову вскидывает...

Попадись Ярославу эти монахи сейчас, он бы набросился на них с кулаками. Шешуня улыбнулся: попробуй вот, возрази князю!

Гийом вдруг проснулся от страшного жжения в желудке, точно ненасытный огонь изнутри пожирал его. На мгновение даже глаза ослепила яркая вспышка пламени. Монах подскочил, бросился к кувшину с холодной колодезной водой, стоявшему на столе, схватил его и влил в себя почти целиком.

Очнулся Иеремия, живший с ним в одной келье, перепугался, бросился к другу.

— Что с тобой?

Гийом тяжело задышал, вслушиваясь в себя, потом сел на кровать, вытер лицо.

— Что случилось?

— Меня как будто запалили изнутри...

— Отрава?

Гийом не ответил.

— Тебя отравили! — уже с уверенностью добавил Иеремия. — Надо всё водой прочистить.

Он подскочил, схватил кувшин, бросился во двор, Гийом даже не успел его задержать. Он уже не чувствовал никакой боли, словно ничего и не было, будто огонь, который вспыхнул внутри него, был и в самом деле погашен. Такого, конечно же, и представить невозможно, но что тогда произошло?..

Прибежал Иеремия. Его детское личико светилось неподдельной тревогой.

— Пей всё, мы ещё принесём!

Вбежали Иоанн и Пётр, жившие в соседней келье, оба перепуганные, с кувшинами, наполненными водой. Иеремия и их успел поднять на ноги.

— Мы же вместе вечеряли, — удивился Пётр.

— Сядьте все! — потребовал Гийом.

Монахи послушно сели.

— Это не отравление, — сказал он. — Внутри меня взаправду бушевал пожар. Если б возможно было сейчас заглянуть туда, вовнутрь меня, то вы бы увидели настоящий ожог. Я потушил его... Я даже чувствую запах горелого мяса...

— Но как загорелось-то? — не понял Пётр. — Отчего?

Иоанн с недоверчивой миной слушал друга.

— Это знак... — взглянув на Иоанна, добавил Гийом.

— Какой знак? — переспросил Пётр, оглядываясь на друзей.

— Плохой, — обронил Иеремия.

— Ты считаешь, нам надо уезжать? — погрустнел Иоанн.

— Я не знаю. Поскольку это произошло со мной, внутри меня, то сознание словно ослепило, я потерял всякое соображение, — Гийом с надеждой оглянулся на Иеремию. — Мне трудно разгадать: касается ли это лично нас или кого-то из тех, кого мы пришли сюда защищать. Может быть, ты, Ерёма, угадаешь?

Иеремия наморщил лоб и ответил не сразу.

— Могу лишь сказать, что это связано с тобой в первую голову; а потом с нами. Через тебя — нам. И ничего хорошего сей пожар не сулит. Болит живот?

Иоанн, обладавший немалыми знахарскими познаниями, провёл рукой по его телу.

— Немного, — отозвался Гийом.

— Верхняя часть живота явно воспалена, — добавил Иоанн и взглянул на Иеремию. Тот принёс в плошке орехового масла, протянул Гийому.

— Если внутри ожог, то сие стоит проглотить.

Гийом, не сопротивляясь, отправил содержимое плошки в рот.

Пётр громко с подвывом зевнул. Иоанн поднялся.