Владислав Романов - Смерть во спасение

— Как в Галиче отпраздновали? — спросил новгородец.

— Неделю гуляли, — заулыбался жених. — Даниил Романович и к нам хотел приехать, да к нему послы от папы пожаловали, два ближних кардинала. Рим готов помочь и деньгами, и войском. В нашем положении грех от такой помощи отказываться...

Александр нахмурился.

— Они и ко мне жаловали.

— И что же? — ревниво вопрошал Андрей.

— Уехали несолоно хлебавши. Слишком дорого пособить напрашивались. Требовали, чтоб мы веру поменяли.

— Вера-то у нас одна, а эти мелочи в обрядах... — поморщился владимирский князь.

— Не сметь веру трогать! — вздыбившись, резко перебил старший Ярославич. — Наши прадеды не одну реку крови за неё пролили, чтобы мы с такой лёгкостью от неё отказывались. Я сам полчища этих латинян перебил и ещё столько же на тот свет отправлю, но обряды поменять не дам. Пусть они даже отцом нашим клянутся, которого в свою ересь обманом втянули, пусть Даниила Галицкого в еретики оборотили. А я не дамся! Умру, но не дам Русь в поганое латинство повернуть.

Он умолк и тотчас пожалел о своей вспыльчивости. Всю дорогу Александр уговаривал себя не яриться, не портить хоть и не любимому, но всё ж брату праздник, тихо попотчеваться два дня да, сославшись на дела, уехать.

К себе на венчание он звать брата не собирался, ибо затевать больших торжеств не хотел. Соберёт своих, близких дружинников на пир да там и явит свою ненаглядную. И так всё хорошо по дороге рассудил, что приехал в благостном настроении и подарками мужу-хозяину угодил, и, казалось, так эти два дня и прокатятся как по маслу. Ан не вышло. Ибо Андрей, услышав последние слова, позеленел и еле удержал себя, дабы совсем не разбраниться.

К счастью, прибежал ближний боярин: приехали Борис и Глеб из Ростова, оба сына Василько Константиновича, да хотят подарки лично жениху вручить. Они-то и выручили Александра, который хотел уж поворачивать оглобли. Но Борис, завидев новгородского князя, бросился к нему на шею и заплакал, сквозь слёзы благодаря своего заступника перед Батыем.

Рядом с ними Александр и сидел за пировальным столом, хоть все выталкивали его в посажёные отцы, но он отказался. А после второго дня уехал, несмотря на уговоры остаться. Андрей вышел проститься, но челомкались они холодно, и каждый, скорее всего, с облегчением вздохнул, когда расстались. Старший Ярославич даже перекрестился, но всю обратную дорогу себя поедом ел за то, что с родным братом заладиться не умеет.

«Как ты державу строить начнёшь, коли с родичем договориться не силён, — корил он себя. — Пошто на языке только одни слова: не дам, не позволю, замолчь! Пошто одними суровыми указами живу, а на беседу задушевную терпения и доброты не хватает? Пошто?.. Ими душу не проймёшь, ими только в бою легко управляться. А что мне-то вера наша?.. Чем уж так плоха та, кляну которую? Сам в различиях не силён, а попишки толком объяснить не могут. Мол, вера на то и вера, чтоб не подвергать сомнению. Так-то оно так, а всё же доподлинно знать хочется. Тогда, быть может, с умом бы он всё и решал. И другие без окрика бы убеждались... Отец буйствовал, ни с кем ужиться не мог, неужто и мы все в него, и дети мои такими же вырастут?..»

Он представил себе свой непутёвый род, а яснее всего то, что на этих просторах вместо их, русичей, будут гулять чудь да татарва, и спазмы перехватили горло. Он даже вздыбил коня, остановился, заметив рядом с дорогой утлый родничок во мху. Подошёл, напился, омыл воспалённое лицо, присел рядом на поваленную сосну.

«Вот где страх-то Божий, — пробормотал про себя. — Куда там степнякам! Мы, если сами не переменимся, то никому нас и завоёвывать не надо: друг друга съедим».

Он вернулся в Новгород мрачный, расстроенный и сразу призвал к себе Василия.

— Я ведаю, тебе тяжело, Вася, будет зреть другую на материнском месте. Потому, если ты поныне противишься будущей свадьбе, то мы с Вассой Владимировной, Дмитрием и Андреем станем жить отдельно, в другом доме, а я буду навещать тебя. Ибо как на духу говорю: я и мать твою любил, и к Вассе тянет. Невозможно без неё стало...

— Я видел... — отчуждённо сказал Василий.

— Кого? Вассу?

Василий кивнул.

— И как она тебе? — с затаённой надеждой в голосе спросил Александр.

— Вроде поглянулась, — пожал плечами первенец. — Живите здесь пока, а там видно будет.

— Что ж, и на том спасибо.

Свадьбу сыграли хоть и скромную, но весёлую. Дружинники хвалу пели молодым, а Гавриил Алексин даже сплясал, да так лихо, что все хохотали до упаду, столь искусно он потешничал и выкидывал коленца.

Вася, как нежно звал её Александр, с трудом верила, что всё это происходит с ней наяву. После ужасов, пережитых в родном Каменце при степняках, Вассе вдруг выпало почти несбыточное счастье: быть спасённой героем и стать его женой.

И, жарко обнимая мужа в первую брачную ночь, она, не скрывая слёз, прошептала:

— Мне кажется, в раю живут не счастливее, чем ныне я себя чую, — прошептала она.

— И я счастлив как никогда.

Каждый день видеть её сияющие глаза и тихую улыбку было как праздник. Разбирая текущие дела с посадником Ананием и боярами, Александр почти не вслушивался в их рассуждения, сразу соглашаясь со всем, что они предлагали. И торопился домой, чтобы заключить в объятия Вассу и остаться с ней наедине. Раньше с ним такого не приключалось.

— Как будто тебя колдовским зельем опоили, княже, — рассмеялся Шешуня, вытребовав наконец-то свидание с ним. — Третий день с тобой перемолвиться не могу. А дело неотложное!

— Что там стряслось? — рассеянно спросил Ярославич.

— Ты хоть помнишь, кто у нас ныне великий князь? — усмехнулся таинник.

— Хватит шутковать, я ещё в своём уме!

— А коли так, послушай. Даниил Галицкий приезжал к своему зятю и пробыл у него неделю. Они охотились, пировали, а среди близких слуг Андрея есть и мой таинник, Прохора помните, ваша светлость, я его в Орде перекупил. Так вот он и донёс, что князья хоть и охотились, но глаголили о вещах весьма серьёзных. Они толковали о совместных боевых походах против Батыя и о союзе с папой Иннокентием. Как передал Прохор, князь Даниил то ли уже принял католичество, то ли собирается в латинскую веру оборотиться, а папа римский уже ему прислал королевскую корону. И Даниил торопил зятя, чтобы тот окрутил митрополита и духовных отцов, дабы те начали вести проповеди в защиту латинянской ереси...

Александр мгновенно переменился в лице, и от былой рассеянности не осталось и следа.

— Заходил разговор и о тебе, княже, — продолжил Шешуня и вздохнул. — Андрей пересказал твои угрозы, и Даниил сильно обеспокоился, дал знак князю, и они отъехали в сторону, запретив слугам приближаться. Поэтому таинник ничего не слышал, но я не исключаю, что твои родичи говорили и о том, как тебя извести, чтоб не порушил их умыслы.